Зоул отдернул пальцы и вновь оказался на холме перед менгиром. Но все вокруг неуловимо изменилось. Из-под каждой кочки и камня глядели невидимые недобрые глаза, буравя лицо и спину. Дунул резкий холодный ветер. Недалекая стена леса вдруг стала выше, грозно зашумев ветвями. Из нее выступила огромная темная фигура полумедведя – получеловека с красными угольками зрачков, горевших выше макушек дубов. Их взгляд прожигали человека насквозь, добираясь до его внутренней скрытой сущности. Казалось, злой жар уже обуглил его изнутри. Но вдруг… хозяин леса отступил назад и растаял в темноте. Ветер утих, и бестелесные обитатели степи поспешно и, кажется, даже испуганно затаились в своих глубоких норах.
Сердце громко стучало в груди, и спина была мокрой от пота, но Зоул почему-то был уверен, что сейчас все закончилось. Этой ночью можно не опасаться тех незнаемых, что на краткий миг выползли из своих тайных убежищ. Опасность исходит не от них, рассмотревших его истинное, самому Зоулу неведомое лицо и… отступивших. Беспокоил только черный незнакомец в белом сиянии. Кто он? Зачем манил к себе? Чего хотел? Не он ли был той гнетущей тенью, что затаилась в его прошлом?
Где-то на самом дне души, за каменной стеной забвения родилось узнавание. Шевельнулось и вновь кануло камешком в омут. Но что совершено, того не вернешь. Теперь Зоул не останется без внимания невидимых соглядатаев.
Юноша вернулся к костру. Зимер был еще мрачнее, чем до заката. Когда он обводил лагерь огненным кольцом, головня дважды гасла, и замкнуть его удалось лишь на третий раз. Охотник считал это плохим знаком. Савин, может быть, назло товарищу казался, как всегда, беззаботным и вызвался дежурить первым. Зимер молча пожал плечами и лег спать.
Зоул не стал ничего рассказывать спутникам. Зачем добавлять им лишних страхов? Чему суждено, то сбудется. Он снова был необычно спокоен. Мягкая подстилка из травы, тепло костра, все это убаюкивало, расслабляло, как будто вернулись безмятежные времена зимних костров, когда все было простым и ясным, как синь безоблачного неба. Юноша все дальше, все глубже погружался в манящую пучину сна, глядя на серый силуэт стоячего камня на черно-звездном пологе ночи.
Глава 3. Луна и камни.
Белая, будто вырезанная из матового мрамора, рука повернула гребень навершием вниз. Черный камень погрузился в студенистые клубы радужного тумана. Он начал темнеть, наливаясь индиговым соком, и лишь некоторые белые искры уцелели в его водоворотах. Короткая судорога пробежала от нити к нити, разбрасывая их в стороны. Тонкие пальцы перевернули гребень остриями вниз, размешивая искристый кисель. Потом выдернули из него резную кость. С кончиков зубцов стекал густой серый дым. Вязкими крупными каплями падал он на темно-синее поле, застывая корой черепичных крыш, булыжником, стенами и мостовыми города, залитого восковым лунным светом.
Город спал, раскинув узкие улочки по склону холма. Основания стен заливали густые чернила теней, и только узкая лента улицы блестела под луной боками отшлифованных бесчисленными ногами жителей булыжников мостовой. Маслянисто-темные от влаги черепичные крыши сплошной корой укрывали склон. Лишь кое-где темнели провалы внутренних двориков с серебристыми шарами и шпилями древесных крон. У подножия холма под сторожевыми башнями ворот, ярко горели четыре костра, тщетно силясь разогнать тьму. К огню, спасаясь от сырости, жались стражники в сверкающих багровыми отблесками островерхих медных шлемах.
Он осторожно перебросил свое тело через оконный проем, уверенно находя пальцами знакомые углубления и трещины, спустился по неровной стене и погрузился в тень. Еще раз ощупав взглядом окна ближайших домов, убедился, что тяжелые ставни закрыты наглухо, и направился вверх по улице, укрываясь от лика Атес под нависшими над мостовой выступами крыш и верхних этажей. Его мягкие, как у сторожевого кота, шаги не нарушали хрупкой полночной тишины. Вокруг сотни людей привычно спали в своих постелях. Но были и бодрствующие - городская стража и те немногие, для кого ночь - время тайного промысла.