-А не успеем, что, в реку прыгать, с обрыва да вниз головой?
-Поторопимся, так как раз к закату и дойдем. Ну что, решили?
Оба спорщика повернулись, вопросительно глядя на Зоула, который до сих пор отмалчивался. Что же решить? Вернуться назад и оставаться чужаком? И почему Зимер так упорно стремится дойти? Ведь он то в вожаки и не рвался никогда. Сложилось так. Нет, не спроста послал их Отец Племени к порогу Матери, не дожидаясь, пока старейшины отправятся по морю. И кого отправил! Зимер и Савин - два вечных соперника. Духам ведомо, оба были лучшими - один среди детей Медведя, другой Калана. Все понимали, быть им в зрелости старшими над старшими. Посему и тайное имя, знак силы, им требуется особое. Видно, хотел Гуор, чтобы в храм Матери в день даров вошли они уже мужчинами, чтобы освятили свои истинные имена. Чтобы встали вровень со старшими. Что ж, пусть им.
-Я думаю... К реке, - подвел Зоул итог сказанному.
Савин пожал плечами, соглашаясь.
Мешки покоились за плечами, остатки углей были затоптаны и спутники уже шагнули в степное разнотравье, когда Зоул оглянулся на путевой камень. В свете дня это был ничем не примечательный обломок скалы. Что за тайну скрывал он, дожидаясь новой ночи?
Теперь юноши шли почти на восход, туда, где несла свои воды к морю Гремящая река. Тихая и величественная на больших равнинах, грозная и бурная, ближе к устью, с шумом и грохотом проносилась она по дну узкого ущелья, прогрызенного в прибрежном всхолмье. Стук окатышей в каменном желобе был слышен издали, недаром реку назвали гремящей. Спутники узнали ее голос раньше, чем увидели заросли краснотала, скрывавшие крутой берег. Вскоре под ногами появилась едва заметная тропка, петляя и извиваясь ползущая вдоль реки.
Юноши шагали быстро, без отдыха, стараясь не замечать сосущей ломоты в мышцах. Даже закусывали они на ходу, запивая жесткое вяленое мясо холодной водой.
Когда небесный огонь за плечами коснулся вершин деревьев, впереди показалась развилка. Еще одна тропа выбегала справа из холмов, и сливались с той, по которой они шли у подножия высокого резного столба. На четыре стороны смотрели вырезанные на потемневшем от времени и непогоды дереве строгие личины предков со знаками племени Крачек.
Вдруг Зоул понял, что, если сейчас не сядет передохнуть, то ноги просто откажут ему служить и он упадет лицом в белый ковер сухих головок звездоцвета. Его спутники чувствовали себя не лучше, потому все трое, не сговариваясь, опустились на землю, прислонившись ноющими спинами к порубежному столбу. Некоторое время отдыхали молча. Первым тишину нарушил Савин.
-Долго еще нам пятки бить?
-Пять пролетов стрелы, не больше, - уверенно ответил Зимер, - скоро доберемся, а там за висячей тропой и отдохнем по настоящему.
-Ну, давайте еще чуток посидим, - Взмолился Савин, - иначе я не сделаю и шага.
-Ладно, только не долго, - согласился охотник, - а то уже смеркаться начинает.
Зоул расслабил гудящие мышцы и суставы. От нагретого за день столба по телу разливалось приятное тепло. Юноша знал, что спать не следует, но веки сами собой тяжелели. Вскоре перед его взором поплыл искрящийся туман. Руки, словно тяжелые бревна, отказались шевелиться, голову заполнила звенящая пустота, вытеснившая последние обрывки мыслей. И все же ему на мгновение удалось разлепить ресницы, увидев высоко над собой в темнеющем предзакатном небе острую вершину столба. На ней сидел знакомый перепончатокрылый гад. Заметив взгляд, летун зашипел. Змеиный хвост хлестнул по бревну, хлопнули, раскрываясь, кожистые крылья, а потом... огромная мягкая ладонь придавила человека к земле, выталкивая его из дневного мира в пучину забытья. «Сонный морок, - успел подумать Зоул, - Мы не успели... нет огня, нет охранных заклятий...». Но сознание уже гасло, уступая зыбкому туману призрачных видений полночного мира.
Глава 4. Вода и огонь.
Осторожные пальцы захватили серую жилку и начали вытягивать ее из черной бездны внизу. Все больше витков наматывалось на острые зубцы и чешуйчатые тела костяных змей. Нить шла все туже и, наконец, остановилась, натянувшись, словно струна. Тогда проворные пальцы стали скручивать ее и вновь раскатывать, пропускать между зубьев гребня и вновь разглаживать. И вот пряжа начала расплетаться, распадаясь на отдельные волокна. Они множились и вскоре заполнили собой все поле зрения. Тонкий пух волокон растекся, превратившись в серый туман, и рука погрузила в него черный камень навершия. Темные волны разбежались по серой глади, но остатки света свернулись, словно молоко, сгустились в яркие капли на черном холсте, став искрами звезд над седой равниной.