Шеф размышляет и снова начинает хрустеть изящными своими пальцами. Мне неудобно ему сказать, что таким образом он испортит себе суставы.
— Ну хорошо… Так в чем проблема?
Я листаю блокнот, но делаю это больше от смущения.
— Все, что касается валютных трюков в ПО «Явор», не секрет. Открытым остается вопрос, действительно ли Искренов отравил милашку Безинского.
— Я и сам это знаю.
— Безинский покончил с собой, или его убили. Вся комедия имеет смысл, если мне удастся понять, на самом ли деле Безинский был человеком, способным наложить на себя руки. Именно это меня и волнует.
— Я догадываюсь, куда ты метишь.
— Твоя невероятная прозорливость меня изумляет…
— Что ты знаешь о Безинском?
— Настоящий удалец.
Я склоняюсь над блокнотом и зачитываю справку, которую получил из оперативного отдела. Я свел тридцать две страницы к десятку предложений, хотя Шеф навряд ли оценит мое благородство. Я избавляю его от удовольствия остаться наедине с моим голосом по меньшей мере на полтора часа.
«Двадцати шести лет, красавчик, преисполненный созидательной энергии. Работал временно в нескольких местах, то есть устраивался на работу лишь для того, чтобы быть уволенным. Его прозвище — Покер, карты ему приносили не только славу, но и солидный доход. Предпочитал играть с интеллигентами, ибо у них есть деньги и они более наивны. В прошлом наркоман, и, что очень странно, вылечился. Наконец, почти профессиональный сводник. Хорошо известен в барах и в первоклассных отелях, поставлял девочек иностранцам. Очевидно, участвовал и в валютных махинациях; по сведениям коллеги Карапетрова, поменял Искренову свыше тридцати тысяч долларов. В кругу богемы прослыл амбициозным и упрямым парнем…»
— Как ты сам можешь убедиться — лапочка. — Я делаю короткую паузу и, поколебавшись немного, задаю мучащий меня вопрос: — Божидар, Покера уже нет. Непоправимое свершилось, какой же смысл рыться в мусоре, дабы установить, действительно ли этот «юноша бледный» покончил с собой, или ему помог Искренов? По-моему, надо предложить прокурору прекратить следствие.
Шеф надевает на нос очки и глядит на меня так, словно желает со мной познакомиться. На его лице написано удивление, а также обида, рука нащупывает в пепельнице сигарету, но он не затягивается ароматным дымом, ибо с его дрожащих губ срываются гневные слова:
— Да ты соображаешь, что говоришь? Я тебя разжалую… я не знаю, что с тобой сделаю! Мне нужна правда, понимаешь, правда, для этого мы здесь и находимся, Евтимов.
Я сам накликал на себя беду, я знал, что услышу это. Магическое слово «правда» превращает наше ремесло в надежное и справедливое дело. Правда — это то, ради чего стоит быть следователем, иначе будешь просто мусорщиком.
— Даю тебе недельный срок, чтобы установить, был ли Безинский способен наложить на себя руки. И смотри — если дашь маху, я тебя возненавижу!
Шеф и так не испытывает чрезмерной любви к моей особе, поэтому его яростная угроза оставляет меня равнодушным. Я не могу отделаться от мысли, что Искренову все-таки удастся меня провести.
Дождь барабанит по жестяному карнизу. Свет в кабинете приглушенный и тусклый, словно пропущен сквозь опал. Молчание, воцарившееся между нами, долгое и напряженное. Наконец Божидар зябко потирает руки и с неестественной улыбкой тянет:
— Я попросил тебя остаться не потому. В воскресенье я женю старшего сына… Буду ждать вас с Марией.
Сейчас мое присутствие для него действительно невыносимо! Его собственное счастье — как живой укор: Божидар прекрасно знает, что моя дочь разводится.
Из окна врачебного кабинета виднелись очертания горы Люлин, мягкие и плавные, они напоминали спящую женщину. День выдался солнечным, теплым, весна вступала в свои права, далекий лес казался зеленоватой дымкой. Кругом царили красота и спокойствие, но я приехал в Суходольскую наркологическую клинику не для того, чтобы любоваться природой.
Кабинет был обставлен простой потертой мебелью, рассохшиеся книжные полки занимали всю стену. На письменном столе лежали кассетофон, блокнот с чистыми листками и несколько толстых книг с исчерпывающими, наверно, сведениями о природе и признаках психических заболеваний. Атмосфера кабинета походила на обстановку в следственном отделе, хотя здесь на окне не было решеток. Я подумал, что в работе следователя и психиатра есть что-то общее: и тот и другой стремится к истине, к разгадке человеческого подсознания и достигает этого исключительно благодаря терпению. Я почувствовал сострадание к мужчине, сидящему напротив. Он казался удивительно юным, у него была черная как смоль борода, внимательный, ощупывающий взгляд и лицо интеллигента.