- Скажите, - я вспомнил сияющий странным голубым светом корабль, - а та шхуна в Гамбурге...
- Корабль-призрак. Да. Хочу вам сразу сказать, что почти все легенды, которые вы вычитали в книжках - правда. Ну что, Рудольф? Нанимаясь на «Гончую» вы, помнится, пообещали служить тут до конца света... К этому я вас принудить не могу, вы не знали, о чем говорите... хотя я тоже не знал в юности... но вы остаетесь?
- Остаюсь, - твердо ответил я. - Где кровью расписаться?
- Вы поосторожнее с такими шутками, Рудольф. Расписаться вы уже расписались, в договоре чернилами, а душа ваша мне не нужна. Она принадлежит Богу и морю, а с ними я спорить не стану. Просто - остаетесь?
- Да.
- Добро пожаловать на борт, Рудольф.
...вечером мы неожиданно сели пить вино, хотя и были в открытом море. На дне моего стакана оказалась старинная монета достоинством в один шиллинг[2].
[1] "А" означает "без", "mor" означает "смерть"; Сложим их и станем бессмертными (фр.)
[2] Старинный морской (и армейский) английский обычай. Во время вербовки рекрут получал шиллинг и с этого момента считался зачисленным во флот. В восемнадцатом-девятнадцатом веке вербовщики довольно часто угощали потенциальных матросов пивом, подбрасывая шиллинг в кружку. Принимая кружку, рекрут брал и монету, и, соответственно, становился матросом.
Иммрам
Иммрам[1]
Есть далекий-далекий остров,
Вкруг которого сверкают кони морей.
Плавание Брана
Привыкнуть к вновь открывшимся обстоятельствам оказалось, мягко говоря, непросто. Вот представьте - поднимаешься ты, сдав вечернюю вахту, на бак, покурить. И, естественно, сталкиваетесь там с матросами, которые, скажем, тянут снасти. Или тоже курят, и еще и табачка тебе предложат. Обычные самые люди на вид, разве что одетые по моде семнадцатого века. Но у тебя самого в каюте висит историческая форма, которую одеваешь на каждом фестивале, а иногда и просто так, она зачастую значительно удобнее современной одежды. Все нормально, обычный корабельный быт. Но при этом ты точно знаешь, что все эти матросы скончались лет триста назад, и имена их в судовой роли не числятся, в отличие от твоего собственного. Ну и последние сомнения убивает их табак, если рискнешь его попробовать - настолько он не имеет ничего общего с пропитанной никотином бумагой, набитой в твои собственные сигареты. Или, например, зайдешь вечерком в кают-компанию, а там почти нет народа, но все равно тесно и шумно - такой эффект, причем на помещения любого размера, всегда производит присутствие боцмана Алана Лоренса, огромного огненно-рыжего шотландца. И он тоже давно умер, хотя более живого человека я не то что никогда не видел, но даже вообразить не могу. Когда в первые свои дни на "Гончей" я с удовольствием с ним выпивал, то ничего неладного так и не заметил. Наверное, потому, что он может без видимого вреда для себя выпить такое количество виски, которое меня лишает всякой критичности мышления.
Ну а о капитане и говорить нечего. О таком капитане всякий моряк мечтает - он из тех, за кого жизнь отдашь, ни секунды не думая, и поверить, что имеешь дело с морским духом, чудовищем или там призраком совершенно невозможно. Строго говоря, именно капитан меня с этой действительностью и примирил. Потому что капитан на любом корабле, по-хорошему, должен быть не совсем человеком, а немножко богом. Чтобы его слова сомнению подвергнуть было невозможно физически. Ну а раз капитан так и так не человек, почему бы и другим членам команды оказаться... не самыми обычными?
Так или иначе, открыв тайну "Гончей", капитан стал в каждый пасмурный день ставить меня на ночные вахты - мои дневные он отстаивал сам, предоставляя в мое распоряжение свою, неживую часть команды. Поначалу я принимал вахту, крепко сжав зубы, и шугался всего - странного выговора докладывавших мне матросов, абсолютной бесшумности их движений в летней темноте, даже дыр от выбитых зубов, чернеющих в их улыбках. К счастью, дружеского общения с матросами от меня никто не ждал, меньше всего - они сами. В их времена о подобной ерунде никто не подозревал. А моя дневная вахта состояла из прекрасных и однозначно живых ребят, не говоря уж о других офицерах.