- Да успокойся ты, - утешала меня Джо, иногда составлявшая мне компанию на вахте и варившая кофе на двоих. Рамсес обычно до нас не снисходил. - Скоро поймешь, что всей и разницы, что они на берег не сходят и не едят никогда. Нам же лучше, больше еды остается. А в остальном, где еще ты такой корабль найдешь? И такого капитана? - когда она говорила о капитане, на ее лице всегда расцветала невольная улыбка.
Вообще-то она была права. Летучий голландец, самый знаменитый из кораблей-призраков, в обывательском сознании предстает едва ли не преддверием ада, черной мрачной развалиной, населенной измученными своей судьбой людьми. Или духами? С голландцем пока познакомиться не довелось, но «Гончая» была прекрасным кораблем - легким, быстрым, чистым, в отменном состоянии, слушалась штурвала с полуслова и никогда не капризничала под самым резким ветром. Не то чтобы мне было с чем сравнивать тогда, но, признаюсь, именно так и выглядел в моих детских (и недетских уже, чего уж там) мечтах, тот самый, мой корабль. Команда у нас тоже прекрасная, дружная и дисциплинированная, и над моим незнанием и неудачами (их было не так мало, к сожалению), никто не насмехался. Ко всему прочему, еще и жалование мне положили очень немаленькое. Да и морских легенд обещали в ассортименте. Честно говоря, я всегда в них верил твердо, и вообще не знаком ни с одним моряком, который бы не отличался некоторой мистической направленностью сознания, но увидеть многое из того, о чем читал и мечтал, своими глазами, не надеялся. Впрочем, пока и не предлагали.
Через пару недель после ухода из Гамбурга (мы успели смотаться в Данию на какой-то крошечный местный фестивальчик и покатать реконструкторов из Норвегии, заплативших за это какие-то совершенно невообразимые деньги, позволившие нам очень весело проводить время даже в этой безобразно дорогой стране) я стал потихоньку привыкать к мысли, что мне досталось очень удачное место службы, а что половина матросов отличается некоторыми странностями, так у каждого свои недостатки. В остальном «Гончая» - вполне обычный исторический парусник с обычными заботами и хлопотами, с обычным романтизмом всех участников, старательно ими отрицаемом, с обычными бытовыми сложностями и обычными суровыми, но яркими и веселыми буднями фестивалей и регат.
Прекрасной июньской ночью, где-то в Северном море, в районе западного побережья Норвегии, я сидел на юте и делал вид, что командую кораблем. На самом деле рулевой с трехсотпятидесятилетним опытом вел фрегат по курсу, как по ниточке, море вокруг было совершенно пустым, и я вполне мог позволить себе пить остывший кофе и предаваться размышлениям. Но стоило мне как следует задуматься о какой-то ерунде, как впередсмотрящий крикнул, надсаживаясь, с бака:
- В полумиле лодка пересекающимся курсом! На траверзе правого борта!
Справа действительно темнело какое-то некрупное суденышко под косым парусом, без ходовых огней. Вместо них были голубые искорки, время от времени пробегавшие по шкаторинам паруса и мачте. Что за черт? Я судорожно прикинул, кто каким галсом двигается, сообразил, что приоритет у него, и отдал команду рулевому, но тут на лодке зажегся фонарь, и кто-то яростно замахал руками. Кажется, они хотели встать с нами борт о борт.
И тут я обнаружил, что понятия не имею, что нужно делать в такой ситуации. И к тому же даже не подозреваю, например, где лево, а где право. Вцепившись в первую подвернувшуюся веревку до белых пальцев, я сделал пару глубоких вдохов, молясь, чтобы не заметили матросы. На принятие решения оставалось секунд десять.
...вспомнил, конечно. И бесконечные часы на тренажерах дали о себе знать, и со "Святой Марией" я и не такие штуки проделывал без всякого труда. Но все душевные силы ушли за эти десять секунд до капли, и когда на борт поднялся капитан, как оказалось позже, безымянного кораблика, поприветствовал я его без всякого волнения или страха. Был он невероятно, нечеловечески рыж - выше я называл рыжеволосым Алана, так вот, наш боцман по сравнению с ним почти блондин.
- Вахтенный штурман Рудольф Эрман, - представился я.
- Ночью? - удивился он, - а Ричард где?
Английский язык в его исполнении состоял преимущественно из звуков «ш» и «щ».
Я послал ближайшего матроса за капитаном и пригласил ночного гостя, назвавшегося Браном, в рубку. Капитан появился минут через пять и сразу же велел:
- Рудольф, останьтесь.
- Я по делу, Ричард, - сообщил Бран, - письмо тебе привез. Сам знаешь, откуда.
Мне показалось, что когда капитан протянул руку за сложно сложенным листом то ли плотной бумаги, то ли пергамента, у него дрожали пальцы. Но голос остался ровным, спокойным, и улыбался он, как обычно.