Дом мою горькую усмешку расценил неправильно и облегченно выдохнул:
– Ну вот и славно. Я знал, что мы найдем общий язык. А то лезешь в бутылку из-за ерунды… В четверг зайду, да?
– Домой хочу, – ответила я.
На самом деле мне больше всего на свете хотелось сдохнуть, но с этим желанием я уже как-то научилась сосуществовать в мире.
Дом погладил меня по волосам, и я стерпела, даже не дернулась ни разу.
– Правильно, малышка. Это сейчас будет самым разумным. Иди к себе. Выспись. А в четверг мы вместе примем окончательное решение. И, Иви, очень тебя прошу, не сделай какую-нибудь глупость. Накажу.
Самое обидное, что он и в самом деле думал, что напугал меня… Что я забьюсь в уголок, проглотив все его угрозы, и буду танцевать перед ним на задних лапках, вымаливая прощение – за что? За то что осмелилась узнать правду раньше времени? – и преданно заглядывая в глаза. И если уж быть до конца честной, в какой-то миг в голове мелькнула упадническая мысль – а не полежать ли дома парочку деньков, чтобы вволю наплакаться, сокрушаясь над своей тяжкой долей… К счастью, как я и сказала, мысль эта просуществовала лишь миг, после чего я начала действовать.
Не стала кататься по городу и культивировать свое горе, а первым делом рванула в ректорат и, не обращая внимание на возмущенный вопль секретаря, вошла прямо к ректору в кабинет, не забыв, правда, стукнуть в дверь для проформы.
Ректор вскинула на меня удивленный взгляд, оторвавшись от важного занятия – она стрелки на чулках поправляла, и сухо поинтересовалась:
– Чего тебе, Марко?
– Я насчет распределения, – выпалила. – Здрасти.
– Здравствуй. А что насчет него? Как я слышала, у тебя в этом вопросе все гладко… Или нет?
Агнесса Одетта Брунгильда Вальдо была старше меня лет на двадцать или около того, но, если судить по имени, мать-настоятельница уже тогда стояла во главе приюта. Я поджала губы, исподлобья всматриваясь в холодное лицо этой женщины, и судорожно вспоминала все, что мне было о ней известно. Ну, кроме того, что детство мы провели под крышей одного дома. Может, я даже спала в ее постели...
У госпожи ректора дар открылся рано, намного раньше десяти лет – именно этот возраст принято считать обычным для проявления у ребенка способностей Гончей или Охотника. Говорят, в училище она, несмотря на свой возраст была лучшей ученицей, именно тогда ее генерал Бруно и приметил. Ей едва исполнилось шестнадцать, ему давно перевалило за пятьдесят, но разве кто-то мог отказать герою стольких войн? Все, от кого зависело хоть что-то, промолчали, а мнением юной красавицы никто не поинтересовался. Говорят, что она пыталась сбежать, резала вены… Не знаю, может, врут.
Я скосила взгляд на левое запястье ректора, которое неизменно украшал широкий золотой браслет, и тихо спросила:
– Ты кем была? Нессой или Агни?
Среди выпускниц приюта не приняты были обращения на «вы», если рядом не было посторонних. И да, я не знала, как на мою наглость отреагирует госпожа Вальдо, все же одно дело болтать с рядовыми Гончими и ученицами, и совсем другое – тыкать ректору. Пусть номинально мы и считаемся сестрами. Не по матери или отцу, но по несчастью точно.
– Отти, – улыбнулась она и дружелюбно махнула рукой, предлагая мне присесть к столу, – а почему тебя это так заинтересовало… Иви?
Я кивнула. Немногие из нас решались на такую смелость – выбрать главным именем не то, которое принадлежит матери-настоятельнице. А те, кто все-таки решался, на собственной шкуре убеждались в том, какой богатой и извращенной может быть фантазия женщин, полностью отказавшихся от мужчин и прочих мирских соблазнов, чтобы всецело посвятить себя служению Богу.
– Мне бы поговорить с тобой, Отти, – почесала кончик носа, чтобы не расплакаться. – Как со старшей сестрой. Как с ректором. Можно?
Она пристально посмотрела на меня, а потом произнесла отрывисто:
– Подожди минутку.
После чего вышла из кабинета, плотно прикрыв за собой дверь, а я выдохнула и зажала между коленей трясущиеся, как у алкоголички со стажем, руки. Да и общее состояние было то еще – хотелось то ли заплакать, то ли рассмеяться злым истеричным смехом. Казалось, что сплю. Или нет, что раньше спала, долго-долго, так долго, что успела перепутать сон с явью, и оттого теперь было так больно просыпаться...