***
Звон в висках застопорился тупой ломотой в затылке. Буран, секунду назад рвавший и метавший, прервался тишиной, какая первое время слышится внезапно оглушённым. Сырая земля, испарина жары приходящей после дождя, пальцы поделившие между собой комки грязи. Фракха явила себя прежней. В глазах от облегчения поплыло и они понемногу приходили в себя, стараясь встать.
– Правда ли, что всё – ваша вина?
Тилшам – они различили. Монах без рясы, церкви, веры и объекта поклонения. Сухой голос старика прерывался скрипом порванной глотки, качавшей воздух сквозняком подземелий дряблого замка, что вот-вот обрушится. Привалившись спиной к околице у разъездного Зерна, он, потерявший обе ноги, не выпустил из рук стуст с начертаниями-записями.
– Тилшам? – Флойд поморгал, думая будто приветил очередную обманку бурана. Старик не пропал. – Тилшам, что случилось с тобой? Где остальные?
– Правда ли, что… – Тилшам, будто оживая, подался вперёд, скользя глоткой по древку стрелы, выходящей с обратной стороны ограды. – Правда ли… – на этом фраза оборвалась.
Смерть, любовно дотронувшаяся до губ, забрала его, не дав закончить. Стуст, полностью исчёрканный, упал в лужу у отсечённых ног. Быть может последние мысли Тилшама, выделенные красным соком с игл дикого лагри, навеки унесло в недра земли его же кровью.
Они, пошатываясь, наконец встали прямо. Других убитых было не видно, но это ничего пока не доказывало. Ворота, распахнутые настежь, качались слева туда-сюда. К дому Адайн, следовательно, вела тропинка напротив, а потому стало ясно, что их вывело с третьего направления, поднимавшегося до Мужнего дома. Разъездное Зерно, как и в первый раз знакомства, представилось кругом зелёной лужайки, обложенной большими речными камнями.
Тук. Тук. Тук.
Удар памяти по восприятию. Этот звук обострил их чувства, смотал нервы на кулак и вздёрнул, как следует. Теперь Адайн и Флойд увидели. Крик, попытавшись вырваться, застрял на кончике языка. Оно, нечто трудно описуемое, с ритмом постукивая о камушек, стояло, а вернее высилось незыблемым столбом над короткой травой. Оно не пошатывалось, не совершало каких-то действий, не меняло положения. Оно просто было.
Тук. Тук. Тук.
Пытка неопределённостью. За этим звуком снова настала тишина, что словно давала время подумать – им было о чём. Ничего более чуждого, более необъяснимого и отторгающего они ещё никогда в своей жизни не осознавали и, пожалуй, не смогли бы вообразить.
Тук. Тук. Тук.
Видно было так хорошо, что они сразу об этом пожалели. Не видеть бы совсем. Семь ярдов в высоту – исполин, похожий на комковатое пугало старой-старой заброшенной фермы и самого Лукавого в одном теле. Сильно сгорбленная шея была будто сломана в двух местах. Видом, что сжатая грудная клетка человека, она сильно сужалась в диаметре насечками белых полосок к чему-то похожему на голову крупной антилопы, опущенной едва ли не до его собственной груди. Двуногое и прямоходящее, но ноги страннее, чем у Валлура и вольных вместе взятых: ни мяса, ни жил, ни ногтей, ни защитной обуви. Кости – они не были уверены, что это именно кости – тонкие, узкие, словно побитые, ободранные, помятые и цвета плотно толчёного угля. Колени – четыре блестящих шарика, образующих смятый куб. Металлические? Дальше начиналась ткань, таких же хмурых оттенков, как и кости. Рванина, клочками развевавшаяся по тихому ветерку пуще рубашки Флойда – она страшила, напоминая видом тугой погребальный саван. Другой одежды на нём не было. Они не чувствовали под обликом ничего живого; также ощущалось течение реки или порывистый ветер. За тканью от живота до груди активно двигались какие-то отростки, будто вертя между собой детали какого-то предмета, на манер кубика Рубика, бесконечно далёкого от завершения. Непропорционально длинные кости рук – а скорее хватов – вылезли на свет из-за спины от лопаток и объяли зеркально отражёнными, просвечивающими ладонями и пальцами, раздвоенными у запястья, девятиугольную палку или трость, бывшую, как ни странно было видеть, самой обычной палкой или тростью, на которую он опирался. Адайн и Флойда же она превышала на несколько голов и могла служить владельцу оружием. Палка доходила существу навершием до пояса, если пояс в смысле скелета у него вообще был. Дыхание, если существо дышало, не напускало пара. Сплошная загадка, пытка неизвестным. Череп, такой же угольно чёрный, как и остальные кости, не имел видимой кожи. Не было видно и челюстей, рта они не заприметили. Не было носа и ушей, но они откуда-то подсознательно узнали, что оно слышит каждое движение травинки и каждую из них обоняет. Явствовало в строении головы что-то от древних рептилий и могучих птиц. Глазницы, заводившие глубиной в беспроглядный мрак, пустовали, но пустовали ли взаправду? Закрученные в форме торнадо, единственно белёсые парные рога мархура, только несравнимо большие, чем у земного козла, давили и прижимали их ниже к земле, взывая к первобытным, давно забытым животным кошмарам, похороненным на дне подсознания. Само раздумье, что подобное, что что-то подобное может быть живо и способно размышлять, сводило с ума мыслимой чудовищностью его вероятных помыслов.
Стук палки прекратился. Слышно было взамен каменного трения перестук артерий, ускоривших циркуляцию в организме разнообразных жидкостей. Они стояли в черноте его тени, а чувствовали себя так, будто увязли в нём самом, поглотились им. Хлюп кожи с кобуры и трение стрел о веламеновый колчан. Адайн и Флойд приготовились сопротивляться нападению.
– Образ и подобие.
Сказано было резко, без прелюдий, но и без симптомов вероломной атаки. Флойд инстинктивно принял это на свой счёт. Ему показалось, будто он смотрит в его сторону, хоть на то и не было указаний. Они не ощутили в голосе тональности. Он не был определённым и не нёс ни положительной, ни отрицательной сущности. Он был совсем никаким, не отождествляемым ни с чем конкретным. Он просто был голосом, что они слышали.
– Но не вы, вольные. – теперь обращение, более конкретизированное, предназначалось видимо Адайн. – Вы не должны были быть, лишь похожи на образ, взяли от его части. Пока немного ещё есть, но скоро вас не будет. Попрана структура.
– Ты убил Гаату? – спросила охотница, едва сглотнув накопившуюся слюну. – Тилшама ты убил?
Ответ опоздал на минуту, но именно поэтому был пугающе красноречив:
– Случайность или новый замысел? Вы не должны были быть. Гончие, что взяли след, вы не должны были здесь быть.
Флойд не успел толком обдумать положение и отразить как всегда скорых действий Адайн.
– Убийца! – раздался выкрик.
Стрела, сорвавшись, воспарила, но не достигла назначенной цели.
Ищейка, выскочив из-за строения справа, перебила механической распоркой-ногой древко стрелы пополам в полёте. Адайн, сориентировавшись, тогда сорвала с тетивы вторую, взяв выше. На этот раз она попала.
Стрела со свистом залетела в черноту его тела и вмиг исчезла, равно как и её отзвук.
Существо не шелохнулось, лишь пальцы обоих кистей, сложенные перекрестьем на трости, переминались, будто от смиряемого волей нетерпения.
– Что же ты за тварь?! – испуганно хрипнула явно простуженная охотница, не пытаясь повторить попытку.
Вместо ответа рядом появились ещё ищейки. И ещё. И ещё.
Вслед, будто дождевые черви, из ниоткуда повыползали клыкачи, стукаясь железными бляшками-щитками да оружием. Повсюду и без просвета – армия врага вольготно расположилась на улицах Фракхи, в пустых домах. Мерзкие создания окружили Флойда и Адайн в почти что круг, но не приближались, далее смыкая петлю. Западня, как он и думал, но западня большая, чем думала она.
– Другие. Далёкие. Отличные. – внимание вновь уделялось охотнице. – Вы всегда будете отрицать нашу власть и волю. Вы видите по-другому. – он указал на неё. – Видите скрытое. Вы всегда будете отрицать. Нельзя чтобы вы были, не сейчас. Вы не часть замысла. Вы не моё чудо. Вы не чудо грядущего.
– Где вольные Фракхи?! – Флойд крутился, водил револьвером, выхватывая по переменке уродливые головы на мушку. – Где они все?!
По ушам ему вдруг резануло. Шум, будто ворочали посудную утварь, прокатился над крышами пустых домов и между улиц, вспучившихся от грязи. Отродъя засмеялись, да так чванливо и унижающе, как лишь и умели это делать. Для них Флойд и Адайн разговаривали будто сами с собой, ведь кроме их двоих никто не слышал голоса. Существо говорило с теми, с кем желало говорить.