Лим стоял на коленях пред изувеченным телом жены и долго пытался увидеть собственное отражение лица в синих искрах включенного оружия, что медленно, но верно приближалось к шее. Оставалось совсем немного и всё будет кончено…
Краешек синего света коснулся чешуек и те, расплавившись, сильно обожгли Лима. От боли он склонился ещё ниже, коснувшись живота Рмун своей головой. Никому, и даже элв, что видели не только тела, не было в тот день полностью видно, сколько он познал печали.
– Нет. – решил он всё же. – Нет. Не так престало всему умирать. За правду кто-то должен заступиться… Кто-то должен. И кто, если не последний из Со`Гат?
– Стра-а-ашный воин, что ты желаешь этим сказать, общаясь с самим собой?
– Нельзя устать от правды. – проговорил Лим, с трудом вставая с колен. – Правду можно только презреть…
Он отнял электрорубило от своей шеи, поднял руки перед собой, так чтобы их видеть, и не узнал их: сколы и глубокие борозды на выцветшей броне, косые черты потёртостей на стекле облегающего голову шлема, липкий сгусток обмотанный на рану. Лим действительно остался последним из служивших в Со`Гат, но кто он теперь, всё потерявший и стоящий в кругу бесчисленных элв, коих считал заклятыми врагами? Похоже выглядел и Кослу в час своей смерти. Он тоже, будто заведомый пленник грядущего, сражался, не понимая должно происходящего, несмотря на то, что надежды победить в главной своей схватке у него уже не было.
Лим снова, переборов ядовитую смесь отягчающих чувств, коснулся Рмун и поразился с тем действием своим первым мыслям. Сначала это была та же боль, что росла и росла, набухала в висках, но затем… Он не желал впредь щадить вставших на его пути, не испытывал к ним прежнего чувства милосердия и гуманного снисхождения, что хранил даже пред настоятелем Динсамом у святилища дофмы на Тал`Иид. Лим возжелал торжества правды. Отныне любой ценой.
– Мы не ве-е-едали, что можем так… Мы не зна-а-али этого о себе… – взволнованно зашумел очищенный хитин, а элв завертелись по сторонам. – Веди-и-и нас, страшный воин, любимый великой певчей. – обратились вдруг все они к нему жвалами. – Веди-и-и нас…
– Хотите, чтобы я вёл вас? – тихо отозвался Лим, не надеясь быть услышанным.
– Веди-и-и нас… – шумели миллиарды хитиновых пластин и клацали триллионы жвал, поднимавших пылевые бури. – Веди-и-и нас… Веди-и-и элв, дабы мы могли сотворить покой для звёзд…
– Вы желаете увидеть далёкие миры и привнести чистоту землям, где разрослась великая хворь? – без малой доли прежнего себя поднял Лим глаза к звёздам, злостно наполняя грудь тяжёлым оксидом меди, пропитавшим жгучий воздух от разорванных двигателей десантных транспортов. – Тогда приготовьтесь и сделайтесь самим себе оружием. Станьте едины, как были едины до прихода чужаков на эти земли. – склонился он вновь и в оскале коснулся рукою прогретого долерита, подле остывшего тела Рмун. – Я покажу вам все миры, попавшие в сети ныне незримых ловцов. Я покажу вам самый нечистый из них.
Глава 20
– Итак… – восседающий во главе собрания обвёл пристальным взглядом присутствующих.
– Итак… – будто пытаясь сравнится с оппонентом в важности повторил тот, что сидел напротив.
– Мой рассказ окончен. – сказал Уттум, громко захлопывая книгу, открытую на последней странице.
Золотисто-чёрная диарама в пол дакта по высоте и два полных дакта в ширину, значительно нависала над незначительным столом собрания, погрузившемся в молчание. Напущенные запахи мочёных водорослей с Глан`Сура нивелировали обычный толл-пактиридовый перегной воздуха. Огненный свет играл в темноте от горящих подставок-чаш корректируемыми лучами на стенах, украшенных выступающими фигурами перетекающего рисунка: опадающими лепестками, клиссовыми деревьями из абстрактного райского сада, совместившего в себе все возможные ландшафты и сезоны, горделивыми воинами всех известных и неизвестных видов, мифическими зверями, на коих эти воины охотились, и стройными рядами бесчисленных кораблей, шедших фоном к воинам и животным. Корабли, от еле видимых точек ударных эскадрилий до абстрактной исполинской машины смерти, затмевали корпусами небеса и раздирали друг друга, да землю под собой на части десятком различных способов, а вдали, над степной равниной, утонувшей в войне, из-за неосвещённого диска безымянного спутника всходило, как казалось, небольшое солнце, подсвечивающее его края. Этот символ нового озарения и перемен был вписан очень удачно. Если не рассеивать зрения и начинать обзор с краёв, то создавалось ощущение, словно все фигуры обтекают центр. Помещение могло бы трижды вместить в себя задымлённые молельни хадву, вместе со статуями всех карающих богов, и, не смотря на это, место осталось бы ещё и для полноценной производственной площадки квадресурсного цеха. Но всё видимое и невидимое пространство здесь очень не по-зилдраански занимал один стол собраний. Вентиляция кресел, вмонтированных в пол, работала как диссипационные излучатели регреццистов, но духота словно только продолжала накапливаться. Атмосфера на собрании царила напряжённая.
– Вы понимаете, почему вас собрали здесь именно сейчас?
Восседавший во главе не кричал. Не было нужды. Крошечные датриаторы звуковых волн, смешанные с пылевыми частицами, витавшими в помещении, рассеивали и преобразовывали его речь в нужной для каждого конкретного собеседника частоте и речи. Остаточный хрип, тем не менее, проходил в эфир вместе со словами. Старость настигала очередную жертву, но кабспладт и не противился скорому концу.
– Я впервые "здесь". – послышалось неприятное бормотание того, кто занимал сейчас восьмое место. – И от этого пугающего места мне не по себе. Мне кажется, что помещение движется…
– Это Такад-II. – надменно отозвались с номера пятнадцать. – Здесь всё движется.
На общий спектр обзора тут же выскочила схема движения элементов Такада-II. Тоесть, всех его элементов, включая выведенные по экватору толл-пактиридовые шахты-резервуары. Исключением были лишь полусферы корпуса сей искусственной планеты, парящей в космосе, и воспроизведённая ем имитация земной коры.
– Та-а-ак… – поднялся восьмой, растопырившись руками на столе. – Я с самого начала не разделял эту вашу авантюру. Меня могут хватиться на родине, а теперь вы заявляете, что эти ваши… эээ…
– Незарегистрированные стинумы зилдраанского образца. – с постоянным шорканьем языка о зубы донеслось от второго, сидевшего от главы слева.
– Да! – ещё больше негодуя, указал восьмой на второго. – Заявляете, что они перенесли нас под сам Зилдраан. Триста десять звёздных дней глубокого сна в дромм-камере! – показал он на свои бока под костюмом, отвисшие из-за тактильной гелиевой подкачки. – Меня уверяли в крайней важности присутствия на некоем негласном собрании лучших почитателей наставления мудрого Нугхири, которого мой старый род чтит с самого его паломничества к горе Йакшум, и что в конце? Богохульственные истории выскочки! Кто такой этот Уттум, чтобы знать толк в декларируемых вопросах?! Небылицы на небылицах! – громыхнул он о бортик, представлявший собой многослойное стекло фирдш, скрывающее за собой вялотекущий ручеёк приятной глазу лавы. – Немыслимая и грязная ложь! Поклёп на веру! – он обратил взор на равнодушно-спокойного кабспладта, перебиравшего кистью по столу. – Я требую от вас немедленных объяснений!