Можете представить, что меня ждало.
Впрочем, где там! Не можете.
…Если ориентироваться по часам, отпахался я за четыре с половиной часа. Если по собственным ощущениям — за добрый десяток. Шею и верхнюю часть спины сводила судорога, руки мелко тряслись. Кончики пальцев были густо заляпаны тушью.
Зато чертежи получились чистенькие, без единой кляксы, без единой помарки. Двадцать четыре идеальные графические работы. Хоть сейчас на выставку. Меньшая часть листов лежала на столе, большая была развешена по стенам. В рамочках, хоть и не под стеклом.
— Молодец, — сказал мне Сулейман и ласково похлопал по плечу. — Быстро управился. Я думал, дольше провозимся.
— А я всегда говорил, что Паша способен на подвиги. Его просто нужно гонять, — зевнув, подхватил Жерарчик. Он лежал на диване, морда у него была заспанная. — Безжалостно гонять.
— Пять часов! — просипел я. — Это вы называете быстро?
Сулейман пожал плечами. На его взгляд, обсуждать тут было нечего. Бесу наоборот хотелось поговорить. Он уселся совершенно по-человечески, откинувшись на спинку дивана, и плавно повёл передними лапами в стороны.
— А ты думал сколько? Это ж не чёрный квадрат намалевать! Здесь — труд!
— Изуверы, — заключил я, рушась на пол, в мягкие объятия бухарского ковра. — Варвары.
Хотелось выразиться значительно крепче, но при Сулеймане распускать язык опасно. Существуют идиомы, за произнесение которых он может этот орган вырвать с корнем. А возможно, и не только этот. Хотя понять, отчего его злят ругательства, связанные с сексом, довольно сложно. Размножаются ифриты вовсе не так, как люди.
— Да, скифы мы! Да, азиаты мы! — подвывая от собственного остроумия, продекламировал Жерар и повернул морду к шефу: — Так, эфенди?
— Так, дорогой, — согласился тот, а затем спросил: — Паша, ты голоден, мальчик?
Я кивнул.
— Зверски.
— Чего хочешь покушать? Называй любые блюда, любые напитки. Герою не будет отказа ни в чём.
— Пожалуй, пяток хот-догов, — процедил я, пристально глядя на беса. — Натуральных. И порцию маринованных собачьих ушей по-арканарски.
Жерар поёрзал задом по дивану и мелко захихикал. Тревоги в этом смешке было ку-да больше, чем радости.
— Весельчак! Шутник! Вот за что я люблю Пашеньку, так это за чувство юмора. А вы, Сулейман Маймунович?
— А я за конкретику, — сказал шеф. — Не виляет человек, не мямлит. На прямые вопросы даёт прямые ответы. Поди сюда, пёсик.
— Зачем?
— Э, брось ослом прикидываться. Я сказал: накормлю всем, чего душа пожелает. Па-ша сказал: хочу собачьи уши. Ну и где я их среди ночи возьму? Корейский ресторан на-верняка закрыт. А ты — вот он.
— Ага, смешно. Сейчас животик надорву, — оскалился Жерар и погладил правой лап-кой перстень, надетый на левую.
Сулеймана будто мешком цемента по голове отоварили. Он враз поник и утратил значительную часть своей величавости, став похожим на обыкновенного торговца дынями с Вознесенского рынка. И немудрено. Перстень этот, доставшийся бесу в результате хитроумной операции, был — ни много, ни мало — символом власти. Власти над стариной Сулейманом.
— Поаккуратнее с колечком, бес, — сказал шеф глухо. — Брось дурака валять.
— Да ну? — с язвительностью тявкнул Жерар. Несмотря на внешнюю безобидность, он умеет, когда припрёт, становиться тем, кем является. Дьявольским отродьем. — Разве мы все здесь не дурачимся? Не пытаемся вставить друг другу милую товарищескую шпильку? А?
Сулейман смотрел в пол и шумно дышал. Пряди его роскошной бороды начали двигаться, словно щупальца каракатицы. Кажется, из-под них поползли сизые струйки дыма.
— Ладно, — поспешно сказал я. — Ладно, ладно… Уговорили! Согласен обойтись без разносолов. Сулейман Маймунович, вы же понимаете, что с маринованными ушами была шутка. На самом деле я совсем не голоден. Выпью чашечку кофе со сливками, чтобы по дороге домой не заснуть, и хорош.
— Зачем куда-то ехать, дорогой, — выдержав паузу, сказал шеф. Голос его был вновь спокоен и звучен. Всё-таки самообладание у него нечеловеческое. — Покушаешь и ляжешь спать. Прямо тут у меня, чтоб никто не беспокоил. А когда проснёшься, будет тебе отгул, премия и маленький сюрприз.