И легко сбежал с террасы, вышел за ворота. Кузьма принес пять шампуров с шашлыками на террасу.
— Что, не уговорил? — спросил он.
— Нет, — ответил Станкевич.
— Это было понятно, — обжигаясь и поедая шашлык, процедил Кузьма. — Ты его всегда недооценивал. Думал, что он мальчик в розовых штанишках. А мальчик взял да и увел у тебя жену. И глазом не моргнул. Тебе, Генрихович, надо изживать эту детско-расейскую болезнь. Ты же у нас корень. А он гнить не должен.
Эта встреча и последние слова Кузьмы вспомнились Станкевичу, когда он решил по душам побеседовать с Тюмениным и узнал, что тот до сих пор боится своих ребят: Старостина, Клюквина и Володина. Последнего, может быть, и стоило бояться, но он канул в неизвестность, а это означало, что за ним стоят определенные силы.
— Пусть этот вопрос вас не волнует, — сказал Геннадий Генрихович. — Тут мы все держим под контролем. Ваши друзья уже забыли обо всем.
— Они физики и кое-что в этом понимают, — нахмурился Тюменин.
— Я же говорю, что мы об этом позаботились. Посложнее с Володиным, мы до сих пор не можем его найти, но со временем решим и этот вопрос, — вздохнул Хозяин. — Он мог сменить фамилию, даже внешность, но мы найдем его. Что еще вас беспокоит?
— Зачем ему менять внешность? — пожал плечами Миша. — За границу, наверное, уехал. Он талант.
«Талант! — вдруг ухватился за это слово Станкевич. — Вот кого надо искать!» Тот же Тюменин месяца три назад указал ему как-то на статью Сергея Басова в одном научном журнале. «Вот бы нам кого заполучить! — загорелся Миша. — Мы бы такие дела развернули!» Фраза запомнилась. Но тогда он не хотел превращать домашнюю лабораторию в филиал института. Слишком было опасно, учитывая будущий ряд акций по устранению потенциальных противников. Месяц назад Редли, позвонив ему, всерьез поставил вопрос об организации своего научно-исследовательского центра. И по оценкам экспертов лучше всего такое дело организовать в России. Там много талантливых людей, получающих гроши, а то и вовсе сидящих без работы.
— Но кое-какие приборы, к примеру оборонно-стратегического значения, нам выпускать не позволят, — заметил Станкевич.
— Нет таких крепостей, которые бы не брали большевики, — засмеялся Билл. — Твои слова!
— Это Сталин говорил.
— Тем более! Подумай, Эжен! Выкупи какой-нибудь паршивый НИИ, мы тебе поможем с оборудованием, и под этой крышей делай что хочешь. Подумай!
Они говорили по-английски, и Геннадий Генрихович обещал подумать. А неделю назад Билл даже прислал двух физиков, которые приехали с готовым планом организации такого центра и готовы были подключиться к его созданию. Но их приезд совпал с устранением Шелиша, и Станкевич запросил отсрочки: в первую очередь необходимо запустить своих людей в правительство, а имея их, можно будет делать что угодно. Но исподволь Станкевич прорабатывал и эти вопросы.
— А с академиком Басовым Володин был знаком? — спросил Геннадий Генрихович у Тюменина.
— Да его все знали. Это же величина была! — ответил Миша.
Когда Тюменин узнал, что они должны будут убрать Шелиша, вице-премьера, Михаил Михайлович запротестовал.
— А нельзя для эксперимента какого-нибудь урку замочить? — предложил он.
— Нельзя, — отрезал Станкевич. — Он сейчас самый опасный человек на свете. И для тебя тоже, поскольку мы уже играем в одной команде. И я не имею права рисковать всеми нами. Нашим благополучием, будущими твоими разработками. И потом, мы же договорились, Михал Михалыч: за политику и стратегию отвечаю я. И если я принимаю решение, то оно просчитано на много ходов вперед. Мы же не дети. Я не могу пока рассказать тебе все. Принимай на веру, коли согласился со мной работать. Да и незачем тебе вдаваться в подробности.
— Но я же нажимаю кнопку, — вытерев пот со лба, пробормотал Тюменин.
— Нет, кнопку нажимаю я, — мягко, но твердо поправил его Хозяин. — Ты техник, рядовой исполнитель. Я не хочу преуменьшать твою роль, но незачем ее и раздувать в этой ситуации.
Станкевичу не понравился тот разговор. Как не нравились и эти нынешние страхи. «Что за явление этот русский мужик?! — не первый раз возмущался в душе Геннадий Генрихович. — Любой другой, будь на его месте самый паршивый немец или даже француз, спокойно бы выполнял свою работу, получал свои деньги, следя за исправностью их поступления на счет, ел, пил, наслаждался жизнью, требовал баб и шашлыков, как тот же Кузьма, за что я его и люблю, а Тюменин даже не знает, сколько у него на счету, никогда не просит карманных денег, не вспоминает о бабах и без удовольствия лопает все, что ему подадут. Молчит и с утра до вечера пропадает в лаборатории. Словно турист, постоялец, временный гость в доме. О чем он думает, когда остается сам с собой? О чем?!»