Джани Родари
ГОНДОЛА-ПРИЗРАК
ГЛАВА ПЕРВАЯ,
начинающаяся у Моста Вздохов
ел год тысяча шестьсот с небольшим, да шел так быстро, что почти весь вышел: приближалась рождественская ночь, и худому мрачному пареньку, одиноко бредущему под венецианскими балконами, это было прекрасно известно.
«Ну, вот и Рождество, — думал Арлекин, уставившись в воду, черную, как его мысли. — А значит, быть мне сегодня еще голоднее, чем обычно. Мой живот — настоящий календарь: в праздники урчит пуще, чем в будни!»
Весь день он провел на площади Сан-Марко[1], гоняясь за голубями. Арлекину казалось, что они просто созданы для его рождественского жаркого. Но голуби считали иначе. Едва парень появлялся на площади, по ней проносился птичий клич:
— Осторожно! Снова этот голодай. Оставим ему пшено, чтобы не потерять головы!
И мигом вспархивали на крышу колокольни. Арлекин приседал, будто собирался завязать шнурок, и набивал карманы пшеном и рисовой сечкой, рассыпанными по брусчатке. Тогда вмешивались стражники, не желавшие, чтобы чужак из Бергамо жирел за счет Венецианской республики, тратившей кучу денег на прокорм своих дорогих птичек.
— Эй, ты! — говорили они ему. — Шел бы ты куда-нибудь еще погулять, а?
И что ему оставалось? Только сердечно поблагодарить за дружеский совет.
— Какая прекрасная мысль, — отвечал он. — Как это она мне самому не приходила в голову? Вы, стражники, обо всех думаете.
Едва завидев спину Арлекина, голуби спускались обратно на площадь. Возможно, обсуждали между собой доброту стражников, выглядевшую подозрительно — так, самую малость.
Несчастному юноше ничего не оставалось, кроме как слоняться вдоль каналов, бормоча себе под нос проклятия в адрес невинных голубков, — как вдруг его внимание привлекло необычное зрелище. В знаменитый канал, в котором отражался Мост Вздохов[2], дрожащий, словно от ужаса, вплыла гондола. Саму по себе гондолу, конечно, трудно назвать «необычным зрелищем» в Венеции: здесь их тысячи. Каждая — с молодцом-гондольером, возвышающимся на корме, как мачта, разве что без паруса. Но на этой гондоле никто не греб, она была пуста, как гроб без мертвеца. И при этом быстро скользила над водой, ведомая какой-то невидимой и неведомой силой.
«Ладно-ладно, — подумал Арлекин. — Наверное, это ее рыбы тащат. Так, для собственного удовольствия».
— Молодой человек, — прошелестел голос у него за плечами. — Хотите заработать тысячу дукатов[3]?
Арлекин ошарашено обернулся. Позади него возвышалась мужская фигура в маске и длинном черном плаще.
— Тысячу дукатов?
— Потом будете прикидывать, на что их потратите. А сейчас хватайте весло и везите меня следом за этой лодочкой.
Арлекин припустил вдоль канала и мигом прыгнул в чью-то гондолу. Загадочный заказчик последовал за ним, плюхнулся на носовое сиденье и снова зашелестел:
— Живей, соня.
Распутывая канат, которым гондола была привязана к вбитому в дно канала бревну, Арлекин вдруг подумал о том, что никогда раньше не управлял гондолами, более того, никогда в жизни их не воровал.
«Я, конечно, не гондольер. Но и не сумасшедший, чтобы в этом признаваться, — подумал он. — Поглядим, как оно пойдет. Все-таки тысяча дукатов на кону. А гондола? Ну, будем считать, что я ее просто одолжил».
В это же самое время капитан Тарталья, командир судна «Святой Марк», перевозящего из стран Востока в Венецию и обратно дорогие пряности и драгоценные ткани, выходил в приятнейшем расположении духа из одного кабачка, в котором он имел долгую и содержательную беседу с судовым коком, на суше выполнявшим также обязанности его спутника и телохранителя. Нечего и говорить, что беседу оживляло немалое количество некоего напитка, производившегося в соседней Фриулии и широко известного под названием «Фриуланская живая вода»[4].
— Дж… Дж… Дж… — начал Тарталья. Видимо, чтобы не противоречить своему имени[5], особо искусным оратором он не слыл. Пока он старается закончить произносимое слово, я поспешу уведомить, что именно он силится выговорить: «Дженовеффа». История умалчивает, почему судовой кок был вынужден отзываться на столь странное имя[6]. Однако ничего не попишешь — имена не выбирают. Они — как бородавка на носу: есть и все. Так что не смейтесь над коком Дженовеффой, а принимайте его таким, какой он есть.
1
Площадь Сан-Марко (Святого Марка) — не просто главная площадь Венеции, но и единственная из венецианских площадей, которая так и называется — «площадь» (пьяцца). Все прочие площади города носят название «кампо», то есть «поле», потому что на них действительно выращивали овощи.
2
Самый знаменитый мост Венеции получил свое название от печального вздоха, который якобы испускал узник, переходя из Дворца Дожей, где ему выносили приговор, в тюрьму Пьомби (о которой будет много сказано дальше). Он был сооружен Антонио Контином в 1600–1603 годах.
3
Дукат (ducato, от duca — «правитель, дож») — венецианская золотая монета крупного достоинства. Появилась в XIII веке при доже Джованни Дандоло и вплоть до самого падения Венецианской республики в конце XVIII века оставалась одной из самых устойчивых валют Европы. Тысяча дукатов, которые сулят Арлекину, — сумма, на которую можно купить небольшой дом.
4
«Живая вода» по-латыни звучит как «аквавита» (aquavita). Под этим названием в Средние века были известны крепкие спиртные напитки, потому что они «взбадривали» дух. Само слово «спирт», кстати, тоже происходит от латинского spiritus — «дух». Фриули — область Италии на побережье Адриатики, к северу от Венеции.
5
Тарталья — традиционный персонаж комедии дель Арте. Обычно — нотариус или, как в данном случае, капитан. Его имя обозначает по-итальянски просто «заика».
6
«Дженовеффа» — итальянский вариант французского женского имени, более известного нам как «Женевьева». Почему корабельный кок носит женское имя, да еще и иностранное — действительно загадка.