Ну конечно, это он, наш старый знакомец — юнга со «Святого Марка». И, надо сказать, несмотря на юные лета, захват у него был нешуточный. Панталоне вопил и плевался водой как фонтанчик.
— Паршивец, отпусти мне руку! Бульк…
(Панталоне сделал здоровенный глоток).
— Помогите! Бульк… Бульк… — (еще один глоток). — Убивают!
Коломбина приметила, что ее хозяин с каждым разом кричал все слабее, а глотал все больше, и немедленно принялась кричать сама:
— На помощь! Моего хозяина убивают! Панталоне тонет!
Ни одно окошко не открылось. Есть такие дома, в которых предпочитают делать вид, что ничего не слышат.
— Не беспокойтесь, синьорина, — прокричал Хлебожуй, управившись с последним куском булки. — Никто вашему хозяину ничего дурного не сделает. Наоборот, мы ему добра желаем. Прочтите-ка этот листок и следуйте его указаниям, как рецепту врача.
С этими словами он зашвырнул в окно небольшой сверток. В нем находился камень, обернутый в бумажку. Развернув ее, служанка прочитала: «По распоряжению Али Бадалука синьор Панталоне дей Бизоньози удерживается в качестве заложника. Он будет незамедлительно освобожден и отпущен домой после того, как Венецианская республика освободит сына халифа багдадского. Передайте это в Совет Десяти. Мы сами свяжемся с вами для ответа».
Прочитав это послание, Коломбина снова высунулась в окно, но глядеть там было больше особо не на что. Панталоне лишился чувств (но все равно продолжал держать над водой кошель, чтобы не подмочить свои цехины), а Арлекин и Хлебожуй затаскивали его в гондолу. Покончив с этим, Хлебожуй немедленно отправил в рот очередной кус, а Арлекин поспешно схватился за весло, и гондола быстро удалилась.
На следующий день наши герои снова соединились на борту «Святого Марка». Надо сказать, что слово «соединились» в данном случае — не фигура речи: Али Бадалук незамедлительно сковал их вместе за запястья и щиколотки и, в ожидании ответа Яснейшей республики, запер в каюте Тартальи.
Легко представить себе восторг Панталоне, оказавшегося лицом к лицу со своим дорогим племянником.
— Неблагодарный! — воскликнул старый скряга с неподдельной обидой в голосе. — Что, хорошо тебе здесь, как сельди в бочке? Будешь знать, как из дому убегать! Подумать только! А ведь я относился к тебе, как к родному сыну!
— В смысле — лупил, как родного сына? — съязвил Линдоро.
— Мало, мало я тебя лупил. Но ничего, сейчас ты у меня получишь такой удар, от которого у тебя дыхание перехватит. Я тебя наследства лишу. Эй, дайте-ка мне перо, бумагу и сургуч. Я хочу завещание составить.
Хлебожуй немедленно протянул Панталоне все требуемое. Более того, он уселся за столик, всем своим видом выражая усердие.
— Прикажете написать? — спросил он.
— Молодец, ценю. Наконец-то я вижу молодого человека, который знает, как себя вести. Пиши-пиши, я в долгу не останусь. Как тебя зовут?
— Хлебожуй, к вашим услугам!
— Вот и хорошо. Пиши же: «Я, Панталоне дей Бизоньози, венецианский кавалер[33], оказавшись в руках у пиратов и предвидя неминуемую смерть, доброму юноше Хлебужую, исполненному многими достоинствами, в знак своей приязни оставляю…»
— «…оставляю». Готово. Продолжайте, прошу вас. Так что вы мне оставляете?
— Оставляю… Оставляю… Дай-ка подумать. Я бы мог тебе оставить свои деньги, но боюсь, они введут тебя в искушение и ты пустишься во все тяжкие. Лучше оставить тебе недвижимость, а не звонкую монету. Так вот, я оставлю тебе… Нет-нет, дом не могу оставить! Придется платить налоги, содержать прислугу. Это будет для тебя головная боль. Ага, придумал! Пиши: «оставляю гондолу, которую у меня украли».
Дружный хохот покрыл слова старого скряги. Тот пожал плечами и повернулся к своим сокамерникам спиной.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ,
в которой сын халифа оказывается оскорблен
оломбине пришлось не раз и не два повторить свою историю, прежде чем ее (с ее историей) пропустили к коменданту Пьомби.
Которому, несмотря на то что стояла глубокая ночь, никак не удавалось заснуть. Его терзали ужасные сомнения. Как помнит читатель, никто из его подчиненных так и не решился доложить ему о побеге Пульчинеллы. Опасаясь гнева коменданта, они один за другим сказывались больными, самовольно покидали службу, прикидывались мертвыми или похищенными пиратами.
У несчастного коменданта осталось в наличии лишь двое подчиненных — бедолаг, которым просто некуда было податься. Мало того, побег Пульчинеллы оказался для них настоящим подарком судьбы. Дважды в день с тюремной кухни сбежавшему арестанту по-прежнему присылали тарелку супа, которую тюремщики по-братски делили между собой вдобавок к собственной трапезе и, таким образом, впервые в жизни ели досыта.
33
Едва ли Панталоне был настоящим «кавалером», то есть дворянином; но в торговой республике, каковой была Венеция, богатый купец и впрямь не уступал по значению и влиянию потомку рыцарей. Так что Панталоне если и бахвалится, то лишь самую малость.