…Уже наступал полдень, когда в войлочный шатер, где были оставлены под охраной жигиты, вошли сразу трое. Один нес оружие, отнятое у друзей вчера в степи, другой на огромном железном подносе тащил дымящееся мясо, третий, шедший следом, приказал первым двум оставить все и выйти, потом он взмахом руки заставил выйти из шатра и стражников и лишь после этого с заискивающей улыбкой обратился к Егорке.
— Мы исполним все желания русского гостя. Кони накормлены. Ждут. Щедрости повелителя нет предела. Он дарит гостю лучшего коня, чтобы быстрой была его дорога…
— Мы можем ехать? — спросил Егорка.
— О да… Всесильный повелитель наш великодушен, — привычная, ничего не значащая улыбка не сходила с его лица, «Чургучут»[58], — подумал Кенже. В большой деревянной чаше внесли кумыс. Поставив чашу перед Егоркой, слуга, не разгибая спины, вышел назад, бросив взгляд на чургучута. За шатром раздался чей-то окрик. Не переставая улыбаться, чургучут покинул гостей.
— Что они готовят нам? — допив кумыс, Кенже взглянул на лица друзей.
Никто не ответил. Лаубай взглядом показал на стражника, безмолвно застывшего за открытыми дверями. Чургучут вернулся в сопровождении двух воинов. Видать, сотники, подумал Кенже.
— Они проводят гостей до дороги! Так повелел благородный и непобедимый повелитель, — объяснил чургучут. Встав с места, жигиты разобрали оружие и молча, повинуясь жесту хозяина, вышли из шатра в сопровождении двух сотников. Кони были готовы в дорогу. Возле них стояло еще четверо джунгар.
Сели на коней и медленно двинулись за сотниками, четверо джунгар направились за ними.
Шатер Шона-Доба возвышался на самом видном месте. Лучи солнца играли на белом острие опоры, торчавшем прямо в центре крыши. Ниже острия висел пышный, черный конский хвост. На опорах, растягивавших углы шатра, чернели треугольные лоскуты знамени. Солнце играло на шелковистой ткани шатра, на щитах воинов. Даже в этот жаркий полуденный час войско строго блюло порядок. Потные, не снявшие боевых доспехов, не расставшиеся с оружием воины расположились ровными рядами и, образовав одно кольцо в другом, приступали к обеду.
— Такого порядка не было раньше у них, — тихо проговорил Егорка.
— Это в нашу честь, чтобы нагнать на нас страху, — как и прежде, старался шутить Хайдар.
Кони каждой сотни стояли в пять рядов, привязанные к натянутым канатам. У подножья далеких холмов, окружавших стан, паслись запасные табуны. Крытые обозы очерчивали границу каждого тумена.
Жигитов вновь провели мимо пушек, мимо сотен, вооруженных мултуками. Они проехали меж двух туменов и попали в ту часть стана, где находился лагерь для пленных, огороженный телегами и вереницей лежащих верблюдов. Видно, во время похода пленных использовали как грузчиков и погонщиков. Под охраной джунгар они пасли отары овец, отбитых у них же самих, угнанных с пастбищ разоренных аулов; чинили конскую сбрую, копали рвы, укрепляли шатры и юрты джунгар.
Жигиты проехали совсем близко от пленных, изможденных, худых, обросших. Привязанные друг к другу тонкой крепкой волосяной веревкой, они были согнаны в плотную кучу и стояли прямо под солнцем. Двойное кольцо охраны неусыпно следило за ними. А дальше, под навесом из рваных кошм, лежали связанные пленницы. На ночь их разбирали по шатрам и юртам те воины, к которым благосклонно относились их начальники. Порою между воинами завязывались настоящие побоища из-за женщин.
Сердце сжалось от боли и гнева, когда Кенже заметил, как из юрт, подталкивая пиками, одну за другой ведут женщин, истерзанных, полунагих. А других, грубо вырвав из тесноты, уводят в шатры и юрты. У Кенже от бессилия затуманились глаза, когда внезапно мелькнула мысль, что и Сания может оказаться среди них. В какое-то мгновение он готов был броситься туда к пленницам, располосовав ненавистные лица стражников. Но на его пути стояли здоровенные воины отборного тумена принца.
— Спокойствие и выдержка, — процедил сквозь зубы Лаубай.
Кенже больше не смотрел по сторонам.
…Его воспаленный взгляд блуждал поверх голов людей, он с тоскливой мольбой взирал на небо. Он не знал, куда их ведут джунгары и сколько они уже проехали, — пять или десять верст. Но вот они поднялись и спустились с джона[59] и вышли на дорогу, перерезавшую им путь.