Но отяжеленные добычей, уставшие от бесконечных тревог вожди туменов молчали. Им хотелось скорее убраться из этой проклятой страны, скорее доставить домой награбленное, угнать своих рабов и рабынь. Хитрый Цевен Рабдан, поняв бессмысленность затеи своих сыновей, прислал гонца. Он звал их домой, чтоб достойно отпраздновать первую победу.
Отяжеленный трофеями Шона-Доба повернул коня назад. Он покорился мудрости отца. Нужно сохранить силы для будущего лета, чтобы вновь ворваться в эту степь и навсегда покорить ее города и аулы, навсегда овладеть несметными табунами коней.
Когда полчища джунгар, оставив позади дымящиеся степи и разоренные аулы Великого жуза, угоняя пленных, уходили в пределы своих земель, в долине Тентека случилось непредвиденное: в безлунную ночь невесть откуда вновь появились сотни Жанатая. Они перебили тысячу наемников, освободили пленных и угнали лучших коней. Это был жестокий удар. Шона-Доба не смог повернуть назад свое огромное, спешащее домой войско.
Не переставая лил дождь.
Потом пошел снег, а потом сразу же наступили непривычные для здешних мест ранние морозы, завыли вьюги…
Аулы, не успевшие опомниться от нашествия джунгар, не успевшие добраться до зимних стоянок, не успевшие оплакать погибших в битвах и угнанных в плен сынов и дочерей, так и остались на дорогах.
Не было корма для уцелевшего скота, не доставало дров для костра, не хватало сил для того, чтобы перебраться в места потеплее. Это была жестокая, еще ни разу ни одним из стариков не испытанная зима. Словно раскрылось холодное чрево небес, и мороз все снега обрушил на землю казахов.
Вьюга, вьюга без конца — жуткий вой стлался над степью. Будто все голодные волки собрались на казахской земле и слили свои голоса со стоном и плачем людей.
Но волки были сыты. Умирали люди — в шалашах, в юртах и на дорогах. Погибал скот.
Наверное, никто и никогда на земле не знал такого страшного джута! Джут помог джунгарам осилить Казахию! Стон несся по всей казахской земле от Алтая до Едиля. Умирала великая Казахия. Умирал народ, проклиная всех богов, выдуманных людьми, проклиная небо и землю.
Долго, мучительно долго длилась эта зима. Даже тогда, когда пригрело солнце, когда растаял снег, земля не изменила своего цвета. Она осталась такой же белой, как прежде. Но теперь она белела от костей. По дорогам, меся весеннюю грязь, плелись обросшие, костлявые калеки в лохмотьях. Калеки с отмороженными ногами. Уроды без рук, без ушей, без носа. Люди словно выходили со дна ада.
Это был конец окутанного трауром, самого тяжкого во всей истории казахов года. Года, о котором народ потом сложит сотни печальных песен и назовет его «Актабан шубырынды» — «Годом Великих бедствий». Он, этот год, длился от науруза до науруза.
Никто не знает, никто не считал, сколько погибло тогда казахов.
— Если было десять в семье, то в живых осталось двое, если было семь, то остался один, — беспристрастно уточнил узункулак.
— В аулах казахов не осталось ни детей, ни скота, — пели седые акыны степи. — Аллах невзлюбил казахов, опустела степь. Сколько лет еще надо прожить, чтобы вновь заселить ее как прежде, — вздыхали старики.
А над степью, умножая тоску, тихо и скорбно неслись песни, одна печальнее другой…
Что за время? Время тоски… Время тяжких испытаний…
Что за время? Время смут и унижений… Время безвластья и раздоров… Будьте прокляты, ханы!
Что за время? Народ, как стадо, бежит от врага, и пылью окутана степь, словно январской метелью.
Что за время? Время безвластья и страха…
Родина, родные остались позади. Лишь слезы, лишь слезы застилают глаза…
Вернется ли счастье народу, вернется ли прошлое единство? Скажите нам, батыры…
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
— Если суждено погибнуть всему нашему роду, о аллах всемогущий, срази меня сегодня, до заката этого жестокого солнца, — невольно вырвалось из уст Маная, когда он от встречного гонца услышал весть о том, что полчища джунгар прошли через Каратау и, уничтожив все аулы, которые ютились там, вошли в Туркестан и Ташкент. — Будь ты проклят, аллах! — застонал Манай. Он крепко сжал камчу и оглянулся назад, еще не поняв сам, сказал ли он эти слова вслух или только подумал.
Он уже давно ехал молча. Не слыша никого, не видя ничего, погруженный в свои мысли. Давно исчез гонец, передавший ему тяжкую весть.
Куда он помчался? И куда теперь нужно вести свой аул ему, Манаю? Дорога к Аулие-ата[10] перерезана. Джунгары впереди, джунгары сзади. Может, и не надо никуда идти? Вернуться назад. Быть может, батыр Малайсары остановил джунгар и можно вернуться назад, в родные края?..