Оракбай хотел помочь каждому. То он перевозил на своих конях людей через речку, то помогал чинить чью-то арбу, то подковывал коня молодому жигиту в походной кузнице. А Сания помогала женщинам доить кобылиц, толочь просо…
Чем ближе они подъезжали к Безымянной горе, тем чаще им встречались белые юрты султанов и их близких родственников, богачей. Вокруг гарцевали на скакунах разодетые воины, туленгуты. И все чаще Оракбай слышал грозные окрики, и уже не по собственному желанию, а по приказу того или иного байского прихвостня ему приходилось то отводить на выпас чьих-то коней, то помогать подогнать кобылиц для дойки, то разделывать тушу барана для байского котла.
— Эй, ты! Что ты без толку бродишь здесь? Лучше бы зашел к нашему достопочтенному баю и попросил его, чтоб он дал тебе работу, еду. Дочь-то у тебя не так уж плоха. Глядишь, и смилостивился бы наш мирза[70]. Да я и сам готов прикрыть ее на ночь своим чапаном… — слова туленгута, как плетью, обожгли старого табунщика. Он был беден всю жизнь, но не привык к таким оскорблениям.
Оракбай оглянулся. Хорошо, что Сания не слышала этих слов, она вела коней с водопоя. Старик не мог сдержать своего гнева.
— Видать, ты безроден, жигит, коль не научился уважать старших. Были бы здесь жигиты из рода болатшы, они бы вырвали тебе язык. Быть туленгутом у богача не столь уж высокая честь, чтобы она давала право оскорблять каждого. Мои седины достойнее твоей продажной молодости. А дочь моя не для таких, как ты, дворовых псов богача!.. — старик захлебнулся, закашлялся. Обида и горечь сжали горло. В этот миг он почувствовал себя чужим среди своих.
Не ожидавший такого дерзкого ответа от какого-то старика-скитальца, туленгут набросился на Оракбая и, не слезая с коня, стал хлестать старика плетью по спине.
— Старый бродяга! Как смеешь ты называть меня безродным, я покажу тебе? — он гарцевал вокруг старика, нанося удары. Бедный Оракбай то падал, то вновь вскакивал, пытаясь схватить обидчика за ноги или за уздечку его коня.
Сания издали заметила, как отец, защищаясь от ударов, упал на землю. Она вскочила в седло, схватила чей-то курук, прислоненный к юрте, и, подскакав к обидчику отца, в мгновение ока столкнула его с седла. Отбросила в сторону курук, вырвала плетку из рук перепуганного туленгута и изо всех сил хлестнула его по лицу. Туленгут заорал от боли.
— Не трогай отца! — не по-женски суров был голос Сании. Она помогла отцу встать. Подвела коней. Собрался народ. Старый табунщик и его дочь оказались в тесном кругу незнакомцев. Одни смеялись над незадачливым туленгутом, другие с удивлением и уважением смотрели на молодую стройную женщину. Поддавшись внезапному приступу гнева и обрушив свой удар на обидчика, Сания теперь не знала, что делать. У нее дрожали руки. Ей хотелось причитать, плакать, кричать и ругаться, как это обычно делают женщины в таких случаях. Но она не могла.
— Искали спасения от джунгар, а у своих попали в волчье логово! — с тоской и болью воскликнула она.
— Эй, что здесь за толчея, что за шум?
Люди расступились, пропуская человека лет пятидесяти, выхоленного, с черными красивыми усами, в голубом легком чапане, накинутом на плечи.
— Да вот, скитаются тут всякие бродяги и еще оскорбить вашу честь норовят… — ответил один из туленгутов. — Видите, мирза, эта женщина, подобная голодной волчице, осмелилась при всем народе поднять руку на вашего слугу. Его лицо залито кровью!..
— Ха! Если он не может одолеть бабу, то зачем лезет к ней?! Мнишь себя соколом, а перед бабой выглядишь побитым щенком… — гневно процедил бай сквозь зубы.
— Ба, да это же конокрад Сыбай, верный пес Салакбая… — удивленно крикнул кто-то из толпы. — Да кто же это его? Кто бы ни был — поделом Сыбаю…
— Эй, кто там так осмелел?! Выходи сюда! Салакбаю не нужны чужие кони, он из своего табуна купит с потрохами сотню таких, как ты!
— Умерь свой пыл, Салакбай. Времена не те. Лучше утри сопли своему туленгуту! — раздался тот же голос.
— Взять его! — приказал Салакбай.
Туленгуты ринулись выполнять его приказ, но толпа не шелохнулась, она плотной стеной загородила жигита, стоявшего в коротком старом чапане нараспашку. Жигит улыбался. Белый платок туго обтягивал его голову. На поясе висел короткий кинжал, под чапаном была видна кольчуга.