Кенже не слышал ничего, он видел только лица, усталые, но радостные лица братьев и сестер своих. Все, все были его братья, его сестры. Он слышал смех, он видел слезы — слезы радости — на глазах у людей. Он не услышал, как из глубины людского моря неожиданно, как внезапный выдох, вырвался голос женщины: «Кенже!» — и умолк.
То Сания увидела его и не смогла сдержать себя. Она рванулась вперед, но ее конь не смог пробиться к сарбазам, люди оттеснили ее. Она снова, как и в прежние годы, была в одежде жигита. Отца рядом не было. Он заболел, с того дня, когда его избил туленгут, и они с трудом, с помощью незнакомых жигитов ушли от надменного богача. На следующий день отец не смог подняться, у него разболелась спина. Доверив отца попечению незнакомого старого табунщика и его старушки, прибывших с берегов Сырдарьи, она сегодня приехала сюда, к верхним террасам, в надежде найти Кенже. И вот нашла его, увидела его. Он жив! Он стал батыром! Так смеет ли она теперь искать с ним встречи, когда самая достойная красавица степи, будь то дочь султана или хана, почтет за честь удостоиться ласки Кенже…
Кружилась голова. Горело лицо… Нет, нет. Она не уступит его никому. Никому! Она нашла его. Нашла после стольких лет, после стольких мучений…
Но где же он?! Как он далек и сколько людей вокруг него, сколько жигитов ведет он за собой?!
Кенжебатыр не увидел девушку, но где-то в глубине его сердца жило желание, чтобы именно сейчас, в эти торжественные мгновенья, его увидела Сания. Он мечтал об этом.
Но где она теперь? Куда занесла ее нелегкая судьба? Ему так хотелось увидеть ее или хотя бы услышать о ней. Не только оттого лишь, что он любит ее. А потому еще, что она единственная, кто знает до последних дней жизнь его погибшего аула…
Все ближе белый шатер. Больше знати, теснее ряды сарбазов. Вон там, кажется, стоят ханы, каждый в окружении своей свиты — султанов, богачей и сородичей.
Кенжебатыр огляделся. По пятьдесят в ширину, медленно, стремя в стремя, как течение великой свинцовой Сырдарьи, двигалась конница вслед за ним. Берега этой реки были составлены из плотной людской массы — конной и пешей…
Случайно Кенжебатыр задержал взгляд на опаленном ветром лице степняка. Старая худая кляча под ним, худое седло, рваный чапан, а вид, как у ободранного, но задиристого петуха, сверкает топор у луки седла. Рядом такой же бедняк. У него секира, у третьего соил из корней яблони. Трое затесались в среду знати. Но вокруг таких много. Тысячи. Они заполнили все террасы, холмы и равнины. Топор, секира, вилы, косы, дубины — чуть ли не у каждого из тысяч и тысяч людей, собравшихся сюда. Он видел этих людей и раньше. Вчера и позавчера. Деревянные пики с железными наконечниками есть у всех, кто не смог раздобыть себе лучшего оружия, хорошего коня, крепкую кольчугу и достойно встать в строй сарбазов. Видно, что все они жаждут боя, рвутся все в битву с джунгарами. «Но что им защищать, что терять?.. — вдруг подумалось Кенжебатыру. — И зачем здесь столько стариков, зачем женщины и дети? Ведь война не их удел…»
Прямо перед собой он увидел жигита на саврасом коне, в дорогом воинском одеянии.
— Остановитесь здесь! Дальше нельзя… — поднял он руку.
Кенжебатыр натянул поводья. Войско победителей встало лицом к белому шатру. С запада, востока и юга подошла конница ханов трех жузов. И если бы в этот момент можно было, подобно орлам, парящим сейчас в небе, подняться ввысь и бросить оттуда взгляд вниз, то взору предстала бы неповторимая по своей величавости картина.
От белого шатра на все четыре стороны, подобно широким рекам, сверкая в лучах солнца шлемами, тянулись плотные ряды четырех армий. Солнце играло на отточенных остриях пик, окаймленных пучками волос и конского хвоста, сверкание переливалось на начищенных до блеска кольчугах, на лезвиях секир и выпуклостях щитов. Конница, появившись откуда-то из густых зарослей трав, плотным упругим строем подходила к самому шатру. А широкое пространство между отрядами было заполнено народом.
Орлы, взмыв до самых небес, кружили там чуть ли не стаями, не обращая внимания на вспугнутых уток и гусей, тучами поднимавшихся с рек, на дроф в степи, на зверей, убегавших прочь от этого людского моря; на куланов и сайгаков, уводивших своих еще не окрепших детей подальше от шума, в безлюдные края.
Наступили торжественные минуты ожидания. Постепенно умолк гул. Слышался лишь перестук копыт да тонкий лязг сабель и мечей. Взоры всех — и воинов и простого люда — обратились к белому шатру.
Справа от его входа собрались прославленные батыры и предводители ханских конниц. Впереди, в центре спокойно стоит могучий Богенбай. Рядом Тайлак, и Санырак, и Есет-батыр, молодой, но уже известный в народе своими подвигами, он стоит в толпе других — сыновей киргизов и узбеков, каракалпаков, туркмен и таджиков. Даже ойраты здесь, они с берегов Едиля, Никто из батыров не принадлежит к знатному роду, но все они любимцы народа, и потому сейчас они заняли места, достойные их славы. Словно герои легенд и сказаний о великих сражениях, стоят они в ожидании выхода верховных вождей этой необъятной земли. Открытые лица, веселая улыбка у одних, суровый взгляд у других. Но все они под стать друг другу. Стоят, как братья, как дети одного отца, тихо переговариваясь между собой и бросая время от времени взгляды на своих сарбазов, застывших в отдалении.