Кенже придержал своего скакуна, чтобы пропустить Сеита вперед, взглядом обвел истерзанный караван.
Юный воин, сидевший на усталом вороном коне и державший за повод навьюченного верблюда, не спускал глаз с Кенже. Караван вновь двинулся вслед за Манаем. Юный воин все еще не трогался с места.
— Ты чего стоишь? Трогай! — раздался чей-то голос.
— Сейчас! — Воин сорвал с головы шлем, и черные волосы упали на плечи. Это была девушка.
— Сейчас, я поправлю седло. — Она соскочила с коня. Начала перетягивать подпругу, не спуская глаз с Кенже. Наконец их взгляды встретились.
Поправляя колчан со стрелами, Кенже еле заметно кивнул ей и, пришпорив коня, помчался за Сеитом.
Девушка долго смотрела вслед. Потом прижалась головой к седлу. Плечи вздрогнули. Накалившееся стремя обожгло щеку. Она подняла голову к небу. На глазах были слезы.
— Проклятая жара! — вырвалось у нее. Когда она вновь взглянула на людей, в глазах у нее уже не было слез.
Рядом застонала женщина. Девушка оглянулась. Женщина, только что передавшая торсук с водой Сеиту, сорвала с головы черный платок и, обхватив голову, упала, забилась в истерике. Возле нее, на развернутых лохмотьях лежало красное, сожженное беспощадной жарой тело малыша. Малыш был мертв. Женщина только что взяла его из люльки, притороченной к седлу коня, и распеленала, чтобы накормить своей иссохшей грудью.
— Это я! Это я! — хрипела женщина, ударяясь головой о землю. — Я, я грешна! Я грешна! Аллах наказывает меня!
Девушка подняла ее с земли и прижала к себе. Караван остановился. Женщина вырвалась из объятий девушки и снова упала в пыль.
— Оставь меня, Сания, — еле слышно произнесла она. — Воды…
Девушка подобрала повод верблюда. Железное кольцо, вдетое в нос атана[13], натянулось. Атан со стоном согнул передние ноги и тяжело опустился на землю. Хромой табунщик Оракбай, отец девушки, быстро отвязал кожаный мешок с водой.
Деревянную чашу, наполненную влагой, Сания поднесла к губам женщины. Люди растерянно смотрели то на тело ребенка, то на женщину, то на вожака своего — Маная.
— Несите их! — приказал вожак. И, не оглядываясь, направил коня к узкому, заросшему колючкой, оврагу. Люди потянулись за ним. Двое мужчин положили женщину на носилки. Сания завернула тело малыша в лохмотья и вместе с ними пошла вслед за караваном. Конь шагал за ней…
Вскоре дорога опустела. Лишь вдали на востоке, поднимая облачко пыли, удалялись два всадника. Да в раскаленном небе кружили сытые коршуны…
Пройдя версты две от дороги, Манай остановил свой караван.
— Здесь похороним малыша. Выберите ослабевшего коня. Принесите жертву аллаху и накормите людей. Ночь будет темной. Все, что можно сжечь, сложите в кучу. Разберите арбы и волокуши. Пусть костер будет хорошим. Разожгите его вон там, под тем каменным навесом. Дайте отдых коням и верблюдам. Завтра двинемся через пески к Алтынколю. Найдем колодец и будем ждать наших гонцов, — сказал Манай. Это была его самая длинная речь за всю дорогу.
— Дождь остудит жару, — закончил он.
Люди молча вглядывались в небо. Туч не было. Солнце, раскаленное солнце висело низко над землей. Но никто не усомнился в правоте его слов. Манай всегда знал, что говорил.
Хромой табунщик Оракбай подошел к старику.
— Ну что, аксакал, кости ломит?
— Это желанная боль. Чем сильнее боль в моих суставах, тем скорее будет дождь и освежит землю, — ответил Манай и, став на колени, начал молитву над могилой мальчика. Еще один могильный холмик отметил путь каравана. Обхватив руками могилу сына, лежала мать. Солнце уходило за горизонт. Мягко коснувшись опаленных лиц людей, вдруг пробежал ветерок. А когда мать, уставшая от слез, от тихих проклятий аллаху, который отнял у нее сына, и от раскаяний в собственных грехах, наконец, притихла, когда мясо в казане заклокотало, и его запах защекотал в носу, дразня голодных людей, крупные капли дождя ударили о землю, словно освобождая все живое из удушливых объятий зноя и смерти.
Сания сняла шлем и, освободив свои черные косы, подняла лицо к небу. Глаза ее снова были полны слез. Но благодатный дождь помог скрыть их от людского взора.
— О аллах, спаси его от стрел смерти… Спаси моего Кенжежана, моего единственного, мою любовь, — шептала она.
— О великий аллах! Что за напасть на нашу голову?! То джут, то джунгары, то жара, а теперь словно небо раскололось на части и все тучи навалились на нас… Откуда такое проклятье? Чем мы заслужили ого? — донесся до Кенже голос Сеита, когда огненный бич молнии на миг осветил кромешную тьму. Он не смог дослушать Сеита до конца. Слова утонули в грохоте грома.