— Весь этот яд только усиливает мою болезнь, пусть сестры прекратят его давать, иначе я не выйду отсюда.
— Без медицинской помощи вы бы давно умерли, — отвечал тот. — Вы отлично себя чувствуете, но, чем лучше вы себя чувствуете, тем больше брюзжите. Завтра встанете вы, а фрау Мюллер уже сегодня.
Поддерживаемая с обеих сторон, фрау Мюллер подходит к окну.
— Как новорожденная, — говорит шестидесятипятилетняя со стимулятором у сердца. Снова лежа в постели, она шепчет: — Если бы мой муж дожил до этого.
— Вот порадуются ваши дети и внуки, — говорит Марианна. — Кем, собственно, был ваш муж?
— Мой муж был кочегаром на локомотиве… — Она вытирает слезы. — Умер три года назад — от болезни сердца. Не думайте, что кочегар такая простая профессия. Муж, — продолжает она, — всегда говорил: кто работает головой, экономит мускулы. Боже мой, как долго не могла я вспомнить эти слова… какая удачная операция. Кто же ее все-таки делал? Могу ли я послать всем врачам сразу корзину грибов, или они обидятся?
— Они очень любят грибы, — говорит Криста.
— Да, мой муж всегда говорил: бывают кочегары, которые швыряют лопатой черное на черное. С ним такого никогда не случалось.
— Не совсем понимаю, — говорит Марианна.
— Настоящий кочегар ждет, пока угли нагреются до красного каления, и лишь тогда подбрасывает новые, Некоторые работают бездумно, не следят, сколько вагонов тащит локомотив и чем они заполнены. И получается, что такой кочегар для перевозки пяти вагонов с древесной шерстью расходует столько же угля, сколько для состава из пятнадцати вагонов со станками. Хотите верьте, хотите нет, но некоторые для собственного удовольствия пять раз в течение дня открывают аварийный вентиль, не думая о том, что при этом каждый раз бесполезно сжигается полтора центнера угля. Некоторые…
Приносят обед.
Ангелика ковыряет вилкой в тарелке, морщится и сетует:
— Всегда один и тот же соус, все здесь невкусно.
Марианна с трудом сдерживается:
— Вы всегда чем-нибудь недовольны, по-моему, еда вкусная.
— А вы сразу все подводите под политику, — говорит Ангелика, набивая рот картофельным пюре.
Марианну охватывает бессильная ярость. Ей хотелось бы сказать то, что она думает: на такую вот мы расходуем шесть тысяч марок в твердой валюте, чтобы сохранить ей жизнь.
После обеденного перерыва появляется Зуза Хольц с елочными ветвями, лентами и свечами.
— Я пыталась дома изготовить к рождеству елочные украшения, но, по-видимому, оказалась очень неумелой. Фрау Вайдлих, не будете ли вы добры мне помочь? Ведь садоводы это умеют.
Фрау Вайдлих берется — впервые без настоятельной просьбы, еще колеблясь и неловко — за бечевку, помогающую больному садиться. К ее постели придвигают маленький столик.
— Хорошо пахнет, — она обнюхивает ветви, — мне нужна еще проволока.
— У Ханса, безусловно, найдется, — быстро говорит Криста.
— Конечно, — восклицает Зуза Хольц, — как я могла забыть!
Она направляется в отделение медицинской электроники и нервничает, так как там проволоки не оказывается.
— Сейчас она важнее всех ваших колдовских машин.
— Слыхали, новый метод спасения человеческих жизней с помощью проволоки, — ворчит Ханс.
— Совершенно верно, — отвечает фрау Хольц, — иногда случается и такое.
Когда она возвращается, Хильда Вайдлих спит, окруженная еловой зеленью.
Марианна и Криста сообщают, что она произнесла по меньшей мере четыре фразы и на ее лице появилось некоторое подобие улыбки.
— Как у грудных детей, когда порой не знаешь, была это улыбка или гримаса, — объясняет Марианна.
Как прекрасны раннее пробуждение и уверенность в том, что каждый день приносит с собой выздоровление.
Вначале солнце появляется в ногах кровати Марианны. Ей хотелось бы попросить землю быстрее вращаться, чтобы солнце светило ей в лицо.
А может быть, не дожидаясь, самой добраться до солнца?
Осторожно пытается Марианна сползти на конец кровати. Она не может опираться на левую руку и скользит вдоль постели на спине. Но как ей повернуться? Спускать ноги с кровати строго запрещено. Пока другие напряженно за ней наблюдают, подают советы, она достигает цели, счастливая и обессиленная кладет голову на железные прутья. Как она уже самостоятельна, она заново отвоевала два метра свободы.
Чувствовать, мечтать, думать… Окно открыто на расстояние шириной в две ладони.