Приблизительно такими представляются Андреасу реки в девственных лесах.
Канал слишком узкий, чтобы грести. Андреас стоит на корме и правит одним веслом. И всякий раз с трудом вытаскивает весло из водорослей.
В самом узком месте канала перекинут мостик, через который ведет дорога к Либенхагену. Андреас садится и снизу хватается руками за мостик. Он хочет таким образом разогнать лодку, чтобы она проскочила в Тарновское озеро.
И тут он чувствует, как дерево подается; и едва он отпускает руки, полдоски свисает в воду.
— До сих пор не починили, — говорит Мум. — Один субботник, и все было бы в порядке.
Слова Мум нарушают тишину девственного леса, но она права. Этот мостик ветшает с каждым годом. И перила уже развалились. В прошлом году Тарновский кооператив перегонял овец в Либенхаген. Три овцы перешли мостик, а у четвертой передние ноги провалились сквозь трухлявое дерево, и она поранилась. И тут возник спор: либенхагенцы утверждали, что мост принадлежит не им, и то же самое говорили тарновцы.
Если идти через мост, от деревни до деревни полчаса ходьбы, а по шоссе — целых пять километров.
— И ведь оба бургомистра — члены партии, — продолжает ворчать Мум, потому что такие вещи ее возмущают. — Доски у каждого на дворе есть, но они ждут, пока какой-нибудь ребенок не свалится с моста и не утонет.
Мум никак не может успокоиться, и Андреас уже начинает бояться, что она возьмет ремонт моста в свои руки. Он уже видит, как она сидит у бургомистров и как беседует с крестьянами. Она — такая, но это ли нужно в отпуске? Андреас считает вполне правильным, если они втроем иногда помогают на уборке урожая. Ему это доставляет удовольствие. И он хорошо понял, когда в прошлом году Мум вздыхала:
«Я так мечтала о солнышке, но, когда видишь, как пересыхают поля, начинаешь даже в отпуске молиться, чтобы пошел дождь».
Конечно, Андреас не хочет, чтобы его Мум была другой, он гордится ею, но она слишком много беспокоится по мелочам. «Ты просто не вправе так себя изничтожать», — уже говорил ей Па. Но именно этим она и занималась вчера в поезде и чуть-чуть не изничтожила заодно и радость Андреаса по поводу каникул. Когда они приехали на вокзал, посадка уже началась и люди устремились — нет, они с двух сторон стали буквально вламываться в вагоны. Андреас даже забывал толкаться и пихаться, настолько он был поглощен созерцанием взрослых. В первом купе на застекленной двери висела коленкоровая занавеска — наверно, служебное. Все ринулись к следующему. Там места были заняты пассажирами и багажом. Народ бросился дальше. В третьем купе было то же самое, но на этот раз Мум остановилась и спросила:
«Тут нет свободных мест?»
Неопределенное бормотание.
Мум повторила свой вопрос, громче.
Какой-то мужчина снял с соседнего сиденья свой чемодан и положил его в багажную сетку.
Мум осталась стоять.
«Может быть, есть еще место»?
Опять кто-то убрал свой чемодан.
В этом купе оказалось три свободных места.
Поезд тронулся, и тут Мум вошла в раж. Она отправилась назад, во второе купе, и потребовала, чтобы пассажиры сняли свой багаж с сидений. Она постучалась — так, словно была начальником поезда, — в закрытое купе, открыла дверь, обнаружила там пятерых мужчин с сигаретами и три свободных места.
В коридоре Мум повысила голос, она хотела, чтобы ее слышали во всех трех купе:
«Мало того, что у вас есть место, так вы занимаете еще два, чтобы ехать с удобствами и без помех, а остальные должны стоять».
Андреас отвернулся, ему все это было мучительно. Он не хотел, чтобы люди догадались, что это его мама, хоть она и была права. Он быстро взглянул на Па и почувствовал, что ему тоже несладко.
В этот момент Мум заметила их смущенные лица и сказала Па:
«Это вовсе не мелочь, это страшно, что люди у нас такие бесцеремонные эгоисты».
«Не очень-то о себе воображайте», — сказал молодой человек, который под взглядом Мум снял с сиденья свой чемодан.
«Женщина права», — сказал старик, усевшийся на это место.
Толстуха в лиловых бусах сказала:
«Прекратите, дайте отдохнуть».
Наконец в разговор вмешался Па:
«А как бы вы отдыхали, если б вам пришлось стоять в коридоре, когда тут были свободные места?»
«Я имею право на сидячее место».
«Другие тоже».
Толстуха говорила такие глупости, что в конце концов все приняли сторону родителей, но Андреас долго еще чувствовал себя не в своей тарелке и потому был обижен на отца с матерью, покуда не обнаружил мужчину рядом с Па, вернее, его бородавку. Она сидела на правой щеке и дрожала как-то совсем отдельно, а все лицо было неподвижно. Вот она перестала дрожать, а вот снова задрожала.