Кьярра пропустила момент, когда исчезли каменные палочки, стесняющие движения. Она просто переступила с ноги на ногу и поняла, что внизу уже не сеть, а твердая поверхность.
— Мне этого не хватало, — задумчиво признался Магистр, отрываясь от ее губ. — И до чего все-таки перевернут мир, если безумием в нем стало примирение, а не война…
Не хватало. О чем это он — об аномалиях перехода? Ну да, скорее всего. И что это значит?.. Но мысли путались, перескакивали с одного на другое, не давая прийти к какому-то выводу.
— А вы, конечно, не можете без философствований? — с ехидцей поинтересовалась Кьярра. — Ваштамар! Знаете, как странно я себя чувствую, называя на «вы» кого-то, с кем только что целовалась?
— Значит, в Инсдане меньше трясутся над протоколом и субординацией, — невозмутимо сказал Магистр и выпустил ее из объятий. — Тогда перейдем на «ты». Все как в аномалиях.
Кьярра вздохнула. Помрачение слегка рассеялось, и она начала с любопытством рассматривать место, в котором очутилась.
Стен не было. И в то же время они были. Они то появлялись, то исчезали, причем момент, когда обстановка изменялась, не удавалось поймать, она представала как данность, и оставалось только отмечать в уме: ну вот, снова без стен… снова со стенами… а это какая-то решетка… Цвет не определялся: то ли черный, то ли белый, то ли золотисто-бежевый, словно светящийся изнутри. Иногда, когда стены в очередной раз прорезались, из них смотрели огромные выпуклые глаза с украшенными бородавками веками. Иногда вместо глаз вилял пушистый хвост, а порой хвост исчезал, и стена бесстыдно превращалась в мохнатую задницу.
В центре зала стоял алтарь, но, если долго изучать его, делалось понятно, что стоит он не посреди зала, а посреди длинного приземистого гроба. Сам алтарь представлял собой многоярусный торт, весь покрытый жирными кремовыми розами.
Кьярра потрясла головой и отвела глаза.
— А ведь Безумие еще спит, — проговорила она. — Если вот такое творится, когда оно спит, что же будет, когда мы его разбудим?
— Мне тоже не по себе, — фыркнул Магистр. — Но деваться некуда. У меня есть десяток батареек, на заклинание воскрешения должно хватить. Эй, Безумие, ты здесь? Может, не станешь заставлять тебя воскрешать? К чему маскарад, уже и так понятно, что ты живее всех живых!
На призыв никто не откликнулся. Только с потолка осыпалась пыль. Там, где она попала на пол, на нем появились выжженные пятна, как от кислоты.
— Все равно нужно заклинание, — вздохнула Кьярра. — Оставь батарейки, они нам пригодятся, когда Безумие потребует кормежки. Я сама оживлю.
Не дожидаясь ответа, она села на пол и начала произносить формулу вытягивания «серой мглы».
Заразы оказалось немного. Она послушно утекала за пределы стен, в каменный лабиринт, собиралась там облаком, которое Кьярра уже не видела. Концентрация на тексте заклинания не оставляла времени подумать, почему все сферы бытия были поражены «серой мглой», и все же она думала. Урывками, образами, догадками. Ненависть захватил мир? Убил стихии? В том числе Время? Тогда все бесполезно — и воскрешение, и попытки восстановить Радикс… Но если Ненависть захватил мир, почему он, как и все остальные, лежал в анабиозе и ждал, пока его вернут к жизни? Что-то здесь не клеилось. Но копаться в причинах было некогда. Подсознание шептало, что, если не разбираться сейчас, это обязательно выйдет боком в будущем, но Кьярра игнорировала предчувствия. Спасение приближалось. Оставалось чуть-чуть. К тому же Безумие могло подстегнуть память компьютера, Библиотекаря и прочих живых хранилищ информации, которые отказывались соображать без него.
Чары воскрешения потребовали совсем немного сил. Перед глазами даже не плясали черные точки, а голова не кружилась, хотя все равно пришлось опереться руками о пол. Поверхность потеплела в ответ, и Кьярра поняла, что это вода. Она отдернула ладони — те остались сухими. Магистр опустился рядом на корточки и придержал ее за плечи. А вокруг уже разминалось, расправляло невидимые конечности что-то живое.
— Я хочу… есть, — раздался из ниоткуда скрипучий голос. Он чем-то напоминал голос Ненависти, такой же нечеловеческий, будто для воспроизведения речи заколдовали старую несмазанную дверь или гудящий генератор. Само Безумие не появлялось.