Вернее, они считали, что не дано. Но они тогда еще не знали, что впервые в жизни столкнулись с настоящим, прирожденным Гонщиком…
Я ждал, когда автомат выдаст мне тарелку с едой и стакан с соком, и ощущал на своей спине их изучающие взгляды. Я не знал, что именно они замышляют, но чувствовал – что-то сейчас будет. А еще я чувствовал, как во мне нарастает азарт – холодный, спокойный азарт. Мое сердце билось ровно и сильно, а голова была ясная, как никогда. Я весь был как взведенная пружина – сосредоточенный и готовый к действию. И мне было весело. Я не ощущал ни злости, ни страха. Не собирался мстить им за те побои. Я собирался играть с ними. Да, для меня все происходящее было игрой – рискованной и опасной, но чертовски увлекательной. И я наслаждался ею…
Я взял поднос и пошел мимо них в зал. Помню, в столовке повисла такая тишина, что звук моих шагов казался грохотом. Я шел нарочито неуклюже, расслабленно, подставляясь изо всех сил. Они перемигнулись и начали действовать. Один привстал со стула и сильно толкнул меня в спину, а второй подставил ногу. Вернее, они попытались это сделать… Но у меня уже тогда реакция была, что надо. Я не столько увидел оба движения, сколько угадал их. От толчка ушел простым наклоном корпуса, а ногу перепрыгнул, не расплескав при этом ни капельки сока, и как ни в чем не бывало, пошел себе дальше. Сел за соседний столик – прямо напротив них, наколол на вилку котлету, откусил, запил соком, посмотрел в их ошарашенные перекошенные физиономии, подмигнул и дружелюбно проговорил:
– Вполне съедобно… Ну что, один-один?
– Там посмотрим, – процедил сквозь зубы вожак по имени Грегори.
Ночью, естественно, они пришли снова. Нас селили по трое, но так получилось, что я оказался в комнате один – остальные две койки пустовали. Они пришли вшестером и азартно набросились на рельефные очертания фигуры под одеялом. И каково же было их разочарование, когда вместо меня тумаки получило свернутое в комок запасное одеяло.
Я же в это время таился на подоконнике. Приют занимал верхние, последние этажи тридцатиэтажного здания, поэтому окна у нас были закрыты наглухо, а помещения обслуживались системами искусственного климата, но я предварительно взломал раму и вытащил одно из стекол.
– Эй, я здесь, – позвал их с подоконника.
Они взревели и бросились ко мне. Я вылез из окна наружу, а дело происходило на двадцать девятом этаже, встал на узкий, в ширину одной ступни, опоясывающий здание карниз и предложил:
– Догоняйте!
– Вернись, дурак. Разобьешься!
Я рассмеялся и пошел вдоль стены. Желающих последовать за мной не нашлось. Они стояли и смотрели на меня, затаив дыхание, а я спокойно дошел до грузового люка, через который разгружались продукты для кухни из автоматических грузовиков. Люк, разумеется, был закрыт, но я с вечера успел взломать его код, основательно приготовившись к их приходу…
Итак, я распахнул люк, повернулся к моим противникам лицом, пояснил:
– Вот так я бы ушел от вас, – а потом развернулся и пошел обратно, прямо к ним. Когда я вернулся на подоконник, они молча расступились, пропуская меня в комнату. Я спрыгнул и предложил: – Ну что, два-один?
– Согласен. Два-один. – Грегори протянул мне руку.
Вот так и началась наша Игра. Они старались подловить меня, застать врасплох, догнать. А я уходил всеми возможными и, не буду скрывать, зачастую крайне рискованными способами. Чаще всего мне удавалось уйти от них, но иногда они все же ловили меня. Но даже если я проигрывал, меня больше не били. В тот день мы заключили что-то вроде уговора и составили правила Игры. У нас сложилось две команды: в одной было шестеро игроков, включая Грегори, а в другой я. Постепенно Игра увлекла весь приют. У каждой из команд появились свои фанаты, и вовсю заработал тотализатор. Случайно я узнал, что даже воспитатели втянулись во всеобщее увлечение и потихоньку составили свой тотализатор.
А где-то с полгода спустя в наш приют перевели Тома Крысу. Нет, естественно, у него была другая фамилия – Вестон, но в приюте у всех были прозвища. Меня, к примеру, сначала нарекли Ловкачом, а тремя годами позже переименовали в Гонщика – после того, как я полдня играл в догонялки с воздушной полицией (в просторечье летунами) на угнанном мною мобиле. Мы носились по кварталу, то и дело пролетая мимо приюта, а мальчишки прилипли к окнам или высыпали на крышу и восторженно ревели, когда я проносился мимо. А потом летунам удалось подловить меня гравитационной сетью, и я плюхнулся прямо на крышу приюта. Меня тотчас окружили сине-красные полицейские «Томагавки». Стражи порядка взяли мой мобиль под прицел, приказали открыть дверь, выходить с поднятыми руками и ложиться на пол лицом вниз. Я послушно уткнулся носом в пыльное покрытие парковки. Мне тут же завели руки за спину и нацепили наручники. Как ни странно, проделали они это не со злостью, а с какой-то восхищенной симпатией, и один из них сказал:
– Ну, ты даешь, парень! Я уже десять лет в летунах, но ничего подобного не видел!
– Да ты, похоже, прирожденный гонщик, – подхватил второй. – Тебе бы в клуб, а не по улицам гонять. Если хочешь, составим тебе протекцию.
– В клуб меня не возьмут, я несовершеннолетний.
– Это как? – опешили они, подняли меня на ноги и развернули лицом к себе.
Надо сказать, что я довольно рано вытянулся вверх и раздался в плечах, и в свои пятнадцать со спины мог сойти за девятнадцатилетнего. Я назвал свой возраст и вздохнул – слова о гоночном клубе накрепко засели в моей голове. Так у меня появилась мечта. А летуны переглянулись и сняли с меня наручники.
– Ты это… – сказал один из них. – Если захочешь погонять… приходи к нам… кхе-хке… дадим тебе свободную машину… в виде исключения. Только чужие больше не угоняй!
С тех пор в приюте меня прозвали Гонщиком, а я стал днями и ночами пропадать в гараже местного отделения воздушной полиции, где помогал техникам ремонтировать машины, и иногда мне разрешали немного погонять на них.
Но вернемся к Тому Крысе. Его подселили ко мне, поскольку моя комната все еще пустовала. Не скажу, что он сразу понравился мне – худенький, остроносенький с темными бегающими глазками. Да и держался он неправильно: развязно и пугливо одновременно. Он прошел уже не один приют, и точно знал, что ночью его придут бить. Но он не знал другого – что моя комната неприкосновенна. В ней действуют особые, отличные от остального приюта правила – правила Игры. Всю ночь он не спал, ожидая гостей, а утром осмелился спросить у меня, в чем дело, почему они не пришли. И тогда я рассказал ему об Игре. Он сразу просек всю выгодность своего положения, расслабился и очень быстро раскрыл свою истинную воровскую натуру.
Уже на третью ночь его вызвали в туалет на разборку. Когда за ним заявились, я не встревожился – мне и в голову не пришло, что живущего со мной в одной комнате будут бить. Я спокойно спал и не слышал, как он вернулся, как, постанывая и кряхтя, устраивался спать, и лишь утром заметил его синяки и ссадины.
– И за что тебя так? – спросил я его.
– Они хотели, чтобы я сыграл против тебя. Сдавал, рассказывал о твоих замыслах и трюках, – соврал он.
Наверное, Крыса рассчитывал, что я оскорблюсь и объявлю вендетту Грегори и остальным, но он просчитался. К этому времени наша Игра продолжалась уже довольно долго, я успел изучить соперников и знал, что им, конечно, нужна победа, но не любой ценой. Грегори играл честно, чего никак нельзя было сказать о Крысе. Я промолчал. Том если и был разочарован таким поворотом, то не подал виду.