— Через мгновение ты все узнаешь… — он вдруг замолчал, услышав раздавшийся снаружи грохот.
Пол качнулся и задрожал, Косло едва удержался на ногах. Дверь распахнулась.
— Ваше превосходительство! Столица атакована!
Человек упал лицом вниз. Мэллори и Косло увидели рану в его спине. Диктатор бросился к Мэллори…
С оглушительным треском одна стена вздулась и ввалилась внутрь. Через дыру появился серебристый аппарат: гладкая, сложная, блестящая, металлическая поверхность торпеда, мягко покоившаяся на пучках лучей бело-голубого цвета. Диктатор поднял пистолет, раздался грохот взрыва. На носу захватчика мигнул розовый свет. Косло сжался и тяжело упал лицом вниз.
Дредноут планеты Ри величиною в двадцать восемь дюймов завис над Мэллори. Из него протянулся луч, прожег контрольную панель стула. Путы упали.
— Я/мы ждем твоей/вашей следующей команды.
Мозг Ри проговорил это беззвучно в почтительной тишине.
Прошло три месяца с тех пор, как референдум вознес Джона Мэллори на пост Премьера Первой Планетной Республики. Он стоял в одной из комнат своих просторных апартаментов в правительственном дворце, неодобрительно глядя на стройную черноволосую женщину, которая горячо говорила ему:
— Джон, я боюсь этой… этой, адской машины, которая вечно висит в ожидании твоих приказов.
— Но почему, Моника? Именно эта адская машина, как ты ее называешь, сделала свободные выборы возможными, и даже теперь только она держит старую организацию Косло под контролем.
— Джон, — она схватила его за руку. — С этой штукой, которая всегда ждет твоего сигнала, ты можешь контролировать всех, все на Земле! Ни одна оппозиция не устоит перед тобой!
Она посмотрела ему прямо в глаза.
— Это неправильно, Джон, чтобы кто-то имел такую власть, даже ты. Ни один человек не должен подвергаться такому испытанию.
Его лицо напряглось.
— Я ее как-то не так использовал?
— Пока нет. Вот почему…
— Ты хочешь сказать, что я это сделаю?
— Ты человек, с недостатками, присущими человеку.
— Я делаю только то, что несет добро людям Земли, — сказал он резко. — Ты что, хочешь, чтобы я добровольно выбросил единственное оружие, которое может защитить нашу с таким трудом добытую победу?
— Но, Джон, кто ты такой, чтобы самому решать, что является добром для людей Земли?
— Я правитель республики…
— И все равно ты только человек. Остановись, пока ты еще человек!
Он изучал ее лицо.
— Тебя возмущает моя победа, не так ли? И что ты предлагаешь мне делать? Уйти в отставку?
— Я хочу, чтобы ты отослал эту машину туда, откуда она прибыла.
Он сдержанно рассмеялся.
— Ты что сошла с ума? Я еще не начал извлекать из нее имеющиеся в ней технические секреты.
— Мы еще не готовы к этим секретам, Джон. Наша цивилизация не готова. Машина уже изменила тебя. В конце концов она просто уничтожит тебя как человека.
— Ерунда. Я полностью контролирую ее. Она словно продолжение моего собственного мозга.
— Джон, пожалуйста, если не ради меня и не ради себя, то хотя бы ради Дианы.
— Какое отношение к этому имеет ребенок?
— Она твоя дочь. Едва ли она видит тебя хоть раз в неделю.
— Это цена, которую ей приходится платить за то, что она — наследница величайшего человека, я хочу сказать, черт возьми, Моника, мои обязанности не позволяют мне потворствовать всем провинциальным обычаям.
— Джон, — голос ее перешел в шепот, в его напряженности чувствовалась боль, — отошли ее отсюда.
— Нет, я не отошлю ее.
Ее лицо побледнело.
— Очень хорошо, Джон. Как ты пожелаешь.
— Да, как я пожелаю.
После того, как она вышла из комнаты, Мэллори долгое время стоял, пристально глядя через высокое окно на крошечный корабль, парящий в голубом воздухе в пятидесяти футах от него, молчаливый, ждущий.
— Мозг Ри, — обратился он к нему. — Проверь комнаты женщины, Моники. У меня есть основания подозревать, что она затевает государственную измену…
Для меня мой собственный рассказ часто бывает так же поучителен, как, я надеюсь, и для читателя.
Я начал с того, что подверг человека предельному испытанию, точно так же, как это делает инженер, прикладывая к балке груз до тех пор, пока она не сломается, проверяя ее на прочность. Именно в связанных с эмоциональным напряжением, ситуациях, мы сталкиваемся с нашими самыми серьезными испытаниями: страх, любовь, гнев заставляют нас проявить свои предельные возможности. Таким образом, канва рассказа сложилась сама собой.