— Я знаю о твоей карьере, капитан, фактически все. Последние несколько недель только этим и занимался, — он выпустил дым, наслаждаясь сложившейся ситуацией.
Генри молча наблюдал за ним.
Ты всегда жил скромно… — Бартоломью обвел рукой сад, бассейн, старомодную стеклянную теплицу. — Но однажды ты был богатым человеком. “Однажды” — вот главное слово.
— Неужели?
— Именно так, — подтвердил Бартоломью. — Ты жил согласно принципам, а не соображениям выгоды. Капитан, любой бизнесмен скажет тебе, что это неправильно. И теперь у тебя остались только этот дом и доход, едва достаточный для того, чтобы ты, старик, мог посидеть на солнышке, да еще кредит, предоставляемый тебе благодаря тем камням, что ты так неосторожно позволил надеть своей внучке. Я с точностью до пенни знаю, во сколько тебе оценили эти камни.
— Какое отношение имеет одно к другому? — прорычал Генри.
— Эти камни являются наследством Дульчии, — ответил Бартоломью.
— А тебе что с этого? Я их получил честным путем.
— Что ты говорить? Согласен, что ты никому не должен ни цента, я бы знал об этом. Но ты владеешь камнями… — его глаза сузились и почти исчезли в складках жира. — Случайно я узнал, что ты был на Коразоне по крайней мере дважды уже после того, как было объявлено, что планета под карантином.
Генри не шевелился, его губы искривились в холодной улыбке.
— Это было очень давно, если вообще было. Более ста лет назад.
— Закон о давности срока не распространяется на случаи контрабанды. Речь ведь идет о последнем путешествии. Сто четыре года тому назад, если быть точным, не так ли? Ты опоздал сюда на неделю, твоя жена умерла без тебя.
Генри резко подался вперед. Его взгляд скрестился со взглядом сенатора.
— Оставь в покое мою жену, — проревел он.
— В чем дело, капитан? — Бартоломью развел в стороны свои белые толстые руки. — Ты ведь не мог не знать о том, что ты ей необходим. Или все же не знал? Конечно, жаль, что ты слишком поздно вернулся сюда с камнями, которые помогли бы оплатить спасительную для нее операцию. Опоздал всего на неделю. Но твоя совесть не должна тебя мучить… хотя, думаю, тебе тяжело, учитывая, что рядом твоя правнучка — точная копия той, кому ты позволил умереть…
Генри шевельнулся. Совсем чуть-чуть. Просто слегка перенес вес на левый локоть и правый кулак, лежавшие на подлокотниках кресла. Но Бартоломью внезапно замолчал. Его обвисшее лицо напряглось.
— Полегче, капитан, — пробормотал он.
— Никогда не говори о моей жене, — повторил Генри бесцветным голосом.
— Да-да, конечно, — Бартоломью облизал губы.
Генри медленно вернулся в прежнее положение. Сенатор глубоко вздохнул, его голос окреп.
— В принципе, это не имеет значения, — сказал он. — Я хочу вспомнить о том, что произошло после того, как ты вернулся. Речь идет о Коразоне и о твоем незаконном путешествии. Капитан, ты по-прежнему герой, по-прежнему первый и величайший из старых открывателей Пограничья. Лично тебе Карантинная Служба ничего не сделает. Но камни конфискует, если вдруг кто-нибудь шепнет им на ухо, что неплохо бы сравнить их с другими образцами минералов, добытыми на Коразоне.
Он замолчал и взглянул в глаза Генри. Тот ответил на взгляд, губы его презрительно искривились.
— И этим человеком будешь ты. Ты это хочешь сказать?
Сенатор не ответил, но его молчание было красноречивее всяких слов.
— Не пойму тебя. Ты можешь нанять целую армию головорезов для похода на Коразон.
Бартоломью сухо кивнул.
— Но тебе нужен я, старый потрепанный космический волк, и только потому, что ты думаешь, будто мне кое-что известно?
— Я отлично знаю, что тебе кое-что известно! — разозлился Бартоломью. — Господи, да ведь на этом деле можно сделать состояние. Я дам все, что тебе необходимо. Если я буду поддерживать твое вступление во владение недвижимостью, ты сможешь успешно застолбить участок и на законном основании владеть теми камнями, которые нашел более ста лет назад!
Вдруг Генри засмеялся безрадостным смехом, от которого глаза у сенатора полезли на лоб.
— Понятно, — произнес капитан. — И как ты собираешься делиться?
— Учитывая риск и большие стартовые расходы…
— Сколько?
— … И принимая во внимание то, что мне известно твое прошлое, — девяносто процентов мне, а десять тебе.
— Бартоломью улыбнулся обворожительной улыбкой и глубоко затянулся дымом наркотической палочки.
Генри схватился за подлокотники узловатыми руками и рывком встал.