– Антония! – Его лицо еще больше побледнело. – Откуда здесь чемоданы?
Она вытащила отделанную серебром пробку из графина и налила две порции коньяка. Одну полную рюмку она протянула мужу, сама поражаясь тому, что руки у нее не дрожат.
– Я задал тебе вопрос, – строго и вместе с тем испуганно напомнил он. – Что делают чемоданы в гостиной?
Антония опустилась на ковер рядом с креслом мужа и взяла его за руку.
– Вы с Даниэлем уезжаете отсюда сегодня же вечером, Йозеф. – Она ободряюще улыбнулась ему, ее голос звучал так беззаботно, словно она готовила семейный пикник. – Я упаковала теплую одежду, а в кухне вас ждет корзина с провизией. – Она крепко сжала его руку. – Я зашила двадцать тысяч марок в подкладку одного чемодана, а в другом спрятала свое бриллиантовое кольцо, брошь и серьги. В машине достаточно бензина…
– В какой машине? – растерялся Йозеф. – Мы же продали машину!
– Карл одолжил нам старую «Испано» отца Эдит. Она больше двух лет простояла в гараже, но Карл регулярно проверял двигатель… Горючего хватит, чтобы доехать до границы, но вам так много и не понадобится; я купила железнодорожные билеты для вас обоих от Аугсбурга до Фридрихсхафена, а Карл заберет машину из…
– Антония! – Йозеф отнял у нее руку и вновь водрузил на нос очки. Пальцы у него тряслись, глаза за толстыми стеклами очков округлились и словно ослепли от шока. – Ты с ума сошла! О чем ты говоришь? Я никуда не поеду, тем более без вас.
– Ты поедешь не один, – успокоила она его, – а с Даниэлем. – Головная боль, начавшая мучить ее после ухода офицеров гестапо, стала разрастаться подобно чернильному пятну, грозя затопить ее и ослабить ее решимость. – Йозеф, дай мне закончить, у нас мало времени…
– Замолчи, Тони! – Он вскочил на ноги и грубым движением заставил ее подняться с пола. Обхватив жену руками за плечи, он встряхнул ее изо всех сил. – Ты отдаешь себе отчет в том, что говоришь? Что на тебя нашло?
– Что на меня нашло?! – Собрав все свои силы, Антония толкнула мужа в кресло. – Нацисты, вот что на меня нашло! Адольф Гитлер! Генрих Гиммлер и его проклятое СС! – Задыхаясь, уже почти в истерике, она повторила: – Что на меня нашло, Йозеф? Два садиста, просидевшие в этой комнате чуть ли не целый день, любезно дожидаясь возможности арестовать моего мужа!
– Тони, прошу тебя…
– Йозеф, они вернутся за тобой завтра! Они уведут тебя, и ты никогда не вернешься домой!
– Но почему ты все время говоришь только обо мне, Тони? – умоляюще спросил Йозеф. Его гнев улетучился, сменившись растерянностью. – А как же ты? А Гизела?
– Мы не можем ехать сегодня. Она слишком тяжело больна, ее нельзя трогать. – Со всей возможной нежностью Антония попыталась успокоить мужа. – Через несколько дней, когда худшее будет позади, мы последуем за тобой, любовь моя. Ты не должен тревожиться за нас, гестаповцы не забирают женщин и маленьких детей. Их интересуют только мужчины. – Она помедлила: – И мальчики.
Йозеф покачал головой, пытаясь внести ясность в сумятицу мыслей.
– Даниэль? Ты думаешь, они заберут Даниэля?
– Для них он еврей мужского пола. Почему бы и нет?
– Но это же бесчеловечно!
И опять Антония опустилась на ковер, но на этот раз она обхватила руками лицо мужа.
– Йозеф, они не люди. Они безумны. Они – чудовища.
В комнате наступило молчание, слышалось лишь тиканье часов и их дыхание.
– Мы не поедем, – сказал он наконец.
Она поцеловала его в лысеющую макушку. Следующие слова дались ей с трудом, у нее даже глаза защипало от слез, но этот нож она была обязана в него воткнуть. Он не оставил ей выбора.
– Если ты не поедешь, Йозеф, наш сын может не дожить до своей бар-митцвы [4].
Он судорожно вздохнул.
– Мы подождем, пока Гизела не поправится.
– Нет.
Опять наступило молчание.
– Когда… – нерешительно начал Йозеф. – Когда ты сможешь последовать за нами?
– Карл говорит, что Гизела будет вне опасности к концу недели.
Очень медленно, словно во сне, Йозеф отнял ее руки от своего лица и поцеловал каждую в раскрытую ладонь. Стекла его очков затуманились, скрывая выражение глаз.
– Идем наверх, Тони, – сказал он тихо.
– Йозеф, ты не можешь просто лечь спать и сделать вид, будто ничего не происходит.
– Я не собираюсь спать, – ответил он с тихой яростью в голосе, – и не собираюсь делать вид, будто ничего не происходит. У нас есть в запасе несколько часов, разве не так? Так не будем терять их даром, ради всего святого.
Бережно сняв с него очки, она увидела в его глазах страдание и слезы и поняла, что победила. И проиграла.
В четыре часа утра они разбудили Даниэля. Когда Антония поцеловала его, он улыбнулся и пробормотал полусонным голосом:
– Мне снилось, что мы все в Америке, Mutti… И Гизела выздоровела, и… – Даниэль замолчал и сел в постели. – Что случилось? – Он увидел в дверях отца. – Почему ты одет, папа? Куда ты собрался?
Йозеф был не в силах говорить.
– Ты должен встать, Даниэль. – Мать взяла сына за руку. – Пора ехать.
Лунный свет, проникший в окно, осветил лицо Даниэля: его глаза вдруг заблестели страхом и надеждой, он совершенно проснулся.
– Мы едем в Америку, Mutti?
Она покачала головой.
– Не в Америку, но в долгое путешествие. Помнишь, я обещала, что ты отсюда уедешь?
– Туда, где нет нацистов?
Антония опустилась на колени и обняла его.
– Да, дорогой. Ты поедешь к дяде Зиги и тете Гретхен. – Она погладила его по волосам и заглянула ему прямо в глаза. – Они живут неподалеку от Швейцарии и, я надеюсь, помогут тебе попасть туда.
– А как же ты и папа? – Даниэль нахмурился и взглянул на мать с подозрением.
Закусив губу, Антония ответила слегка дрогнувшим голосом:
– Вы поедете с папой, Даниэль, а мы с Гизелой очень скоро присоединимся к вам.
– Нет! – вдруг крикнул он пронзительно. – Я тебя не оставлю!
– Тихо, тихо, – прошептала она, – ты разбудишь сестру.
– Ну и пусть. – Даниэль сердито отпрянул. – Я никуда не поеду.
– Сон для нее – лекарство, Даниэль, и ты это знаешь. Она должна поскорее поправиться, чтобы мы могли приехать к вам с папой.
– Но я же сказал: без тебя я никуда не поеду, – заупрямился мальчик. – Почему нам надо ехать прямо сейчас? – Его глаза подозрительно сощурились. – Это из-за тех двоих, что вчера приходили?
– Они приходили, чтобы забрать от нас твоего папу, Даниэль. – Антония снова обняла его. – И утром они придут за ним опять. Вот почему он должен ехать.
– Но почему я должен ехать? – дрожащим, но по-прежнему упрямым голосом продолжал Даниэль. – Разве меня тоже хотят забрать?
– Нет, конечно, нет, Liebling, – Антония понизила голос, чтобы Йозеф не мог ее услышать. – Но ты нужен папе. Он не может пуститься в путь один, он не так силен, как некоторые папы, и ему будет тяжело оставить твою сестру и меня даже на несколько дней.
Даниэль заглянул ей в глаза.
– А это правда на несколько дней?
Обескураженная прямым вопросом, Антония проглотила ком в горле. Когда она заговорила, ее голос зазвучал хрипло:
– Я надеюсь, Даниэль.
И тут он понял, что мама опять говорит ему неправду, как и в тот раз, когда она уверяла его, что скоро все наладится и они опять заживут как прежде. Они никогда не будут жить как прежде. И мама с Гизелой вовсе к ним не приедут. Даниэль подумал, что если он закричит или, может быть, заплачет, это заставит его родителей передумать… но в глубине души он понимал, что они не передумают.
– Я поеду, – сказал он.
Час спустя, после того как все трое постояли, обнявшись, в комнате горящей в жару Гизелы, они с плачем спустились в гостиную. Даниэль взял мать за руку и вывел ее в холл.
– А как же дядя Лео? – спросил он, глядя на нее. – Как он поедет? Кто его понесет?
Антония похолодела. Ее ум лихорадочно заработал. Эту страшную правду она намеревалась утаить от сына любой ценой.
4
Бар-митцва – торжественный обряд посвящения во взрослые члены синагоги 13-летнего мальчика, успешно прошедшего специальный курс изучения иудаизма.