– Вы давно в Лос-Анджелесе?
– Прилетел сегодня днем. Вернее, вчера.
– Ну и как вам тут?
– Еще не решил.
– Вам не нравится? – Ее брови поднялись, как золотистые арки.
Ему не хотелось ее разочаровывать.
– Наверное, я видел слишком мало.
– На пляже были?
– Здесь нет. Но я повидал множество пляжей.
– Это не одно и то же, – она снова впилась зубами в бутерброд с индейкой. – Я вам покажу, если хотите, – предложила она, прожевав и проглотив.
– Я с удовольствием. А вы когда-нибудь бывали на Восточном побережье?
Она покачала головой.
– Никогда. Мне, пожалуй, следует туда наведаться, пока я еще не состарилась. Работу надо искать там.
– А вы все время работаете с этим Жераром?
– Кто? Я? Господи, нет, конечно! Я танцовщица.
Даниэль посмотрел на нее. Ну конечно! Вот откуда такая прямая осанка, стройная шея, длинные и быстрые ноги.
– А вы сейчас работаете по специальности?
– Ставлю восьмилетних девочек на пуанты, но это по два-три часа в день, а по вечерам, если Жерару нужна лишняя пара рук, Джо мне звонит. А в промежутках я довожу до исступления своего агента и изучаю объявления всех театров и клубов.
– Хотите что-нибудь на десерт? – улыбнулся Даниэль.
Она от души расхохоталась.
– Вы небось думаете, что я ем как лошадь! Вы правы: я с удовольствием съем кусочек яблочного пирога. Обожаю! Стоит мне начать, как меня уже за уши не оттащишь.
– Я бы и пытаться не стал.
И опять на щеках у нее появились прелестные ямочки.
– Но вы же наверняка скажете, что ложиться спать на полный желудок вредно.
– Я пока не думал посылать вас ложиться спать.
– Прекрасно. Все равно у меня с утра никаких дел нет, кроме упражнений у станка.
Около пяти они пошли на берег, сбросили обувь и долго бродили по песку босиком. Стояла чудесная, умиротворяющая тишина, слышался только шорох волн и их тихие голоса. Даниэль написал ее имя на влажном песке.
– Барбара Забриски, – прошептал он. – Это будет прекрасно смотреться в неоновом свете, как ты думаешь?
Она ничего не ответила, только сжала его руку.
– А чего бы ты хотела добиться, Барбара?
– Ну, я не знаю… – Она вздохнула. – Я танцую, потому что больше ничего не умею. Когда я была маленькая, стоило кому-нибудь включить музыку – любую музыку, – как меня точно пружиной подбрасывало. Я вскакивала и начинала танцевать. Даже в церкви, во время воскресной службы.
– Ты родилась в Лос-Анджелесе?
– Нет, в городке под названием Нортфилд в Миннесоте.
– Для танцовщицы перспективы небогатые.
– И не говори. Мои родители погибли в автокатастрофе, и меня с братьями воспитывали тетя и дядя. Они добрые люди, простые и честные. Мне бы надо навещать их почаще, да не получается.
– Неудивительно, что ты так любишь Калифорнию, – заметил Даниэль. – О Миннесоте я знаю только одно: у них там чертовски холодно зимой.
– И чертовски жарко летом.
– Твое место в Нью-Йорке, – сказал Даниэль, пристально посмотрев на нее, и тут же тихо спросил: – Ты не потанцуешь для меня, Барбара Забриски?
– Надеюсь, мне еще выпадет такой случай. Когда-нибудь.
– А сейчас?
Даже в полумраке раннего утра он разглядел смущение в ее глазах.
– Здесь?
– А ты знаешь место получше?
Милая, лукавая улыбка изогнула ее губы.
– Это будет как в кино, да, Дэнни?
Он отрицательно покачал головой.
– Нет, это реальная жизнь.
Но когда она отошла от него на несколько шагов, и первые солнечные лучи коснулись ее волос, и Даниэль увидел грациозные линии ее тела, когда она начала без музыки плавно скользить по мокрому песку, делая на ходу легкие пируэты, словно морская нимфа, плещущаяся в волнах прибоя, он подумал, что все это слишком прекрасно для реальной жизни.
Потом они занимались любовью на перине, лежащей прямо на полу в однокомнатной квартирке Барбары, и Даниэля вновь охватило чувство нереальности. Теплота ее кожи, маленькие, но безупречные, похожие на яблочки груди, – все это казалось неправдоподобно прекрасным. Они немного поспали, крепко прижавшись друг к другу, а когда проснулись, он сказал ей правду о себе. Ему не хотелось ни в чем ее обманывать.
– Почему ты притворился поваром? – спросила она без упрека, просто с любопытством.
– Я был когда-то поваром. Я понял, что могу помочь, и подумал, что это будет даже забавно. Я был не прав?
– Нет, это был добрый поступок.
– Я как-то об этом не думал. Просто хотел вернуться в прошлое.
– Разве жизнь так печальна для Дэна Стоуна, что надо бежать от нее в прошлое?
– Да нет, я бы так не сказал. Скорее его можно назвать везучим сукиным сыном.
– А кто такой Даниэль Зильберштейн?
Он прижался лицом к ее груди. – О нем я как-нибудь в другой раз расскажу.
Она обхватила его лицо ладонями.
– Только если ты сам этого захочешь, Дэнни.
Они не расставались ни на минуту за все время его пребывания в Лос-Анджелесе. Барбара ничего не знала о путеводителях Стоуна, никогда не видела телешоу «Гурманы». Она поверить не могла, что можно так неплохо зарабатывать на жизнь, просто поедая хорошую пищу. Его роскошные апартаменты в отеле привели ее в неистовый восторг, каждый вечер он водил ее в рестораны по своему выбору.
Даниэль с удивлением обнаружил, что ему нравится ее богемная жизнь. Он привык наслаждаться комфортным существованием, которое принес ему успех, но в ее крошечной, бедной, почти пустой квартире было что-то неуловимо трогательное, напоминавшее ему первые годы, проведенные в Нью-Йорке.
Каждую ночь они с наслаждением предавались любви на ее лежащей на полу перине или на королевских размеров кровати в его номере «люкс», и каждое утро он заставал ее обнаженной у зеркала, выделывающей свои экзерсисы.
– Моя мать вела балетный класс, – сказал он ей на второй день, с восхищением следя за ее головокружительными движениями.
Барбара разогнулась и вернулась в постель, прижалась к нему всем своим гибким телом, с легкостью повторяя его позу, и он рассказал ей о своем детстве, о родителях, а она плакала, пока он говорил о расставании с матерью и о годах, проведенных с отцом в лагере для интернированных. Потом она оставила его в постели и ненадолго исчезла, а когда вернулась, в руках у нее был большой бумажный пакет с теплыми бубликами.
– Тут за углом есть еврейский магазинчик деликатесов. Я спросила, что у них самое лучшее, и они сказали: бублики, копченая лососина и сливочный сырок. Все правильно?
– Абсолютно.
После завтрака они стряхнули с постели крошки и снова легли.
– Расскажи, что было дальше, – шепотом попросила Барбара и потерлась щекой о его грудь. – Прошу тебя, Дэнни, я хочу знать.
И он рассказал ей, как сбежал из лагеря, как скитался по Швейцарии, как его спас Андреас, как Мишель дал ему приют и безопасность и как он все потерял из-за Натали.
– Почему она так сильно тебя ненавидела? – простодушно спросила Барбара. Ей такая ненависть была так же чужда и непонятна, как убийство или издевательство над детьми.
– Думаю, главным образом потому, что я еврей, – задумчиво ответил Даниэль. – И еще потому, что я ее раскусил и выставил дурой. Ну а потом, позже, и из-за денег, конечно, тоже. – Он покачал головой. – Это трудно понять. Ее ненависть кажется чистейшим помешательством. Вот потому-то она так и пугает.
Барбара поцеловала его в губы.
– Никогда ничего не бойся, Дэнни.
Он вдруг сел в постели и пристально посмотрел на нее.
– Ты бы согласилась переехать и жить со мной в Нью-Йорке, Барбара?