Жанна Муравьева открыла сумочку, чтобы достать салфетки, и слабый сладкий запах достиг Шальнева в тесном пространстве машины. За эти годы он открывал кошельки многих женщин, и у большинства из них было что-то общее - похожий аромат, тонкий намек на косметику. Рыжеватая блондинка, густоволосая, Жанна была привлекательной женщиной, всегда хорошо одетой, всегда готовой, ее голубые светлые глаза были готовы к любому толчку. Она не любила, когда ее застигали врасплох. Елена была ее единственным ребенком.
Шальнев ждал, глядя на ухоженные лужайки рядом со студенческим общежитием, на дождливый осенний день, окутывавший окрестности пеленой тумана. Он убрал руку с руля и прикоснулся к своим усам. Они были трехнедельной давности, и как раз подходил к тому моменту, когда в нем с наибольшей выгодой отразились четкие, чистые линии, которые он хотел, чтобы он имел. Они была темнее его волос, которые уже несколько лет седели на висках. Он не знал, почему решил отрастить усы. Однажды утром он просто посмотрел на себя в зеркало и не побрил верхнюю губу.
Плащ Жанны издавал приглушенный шорох, когда она двигалась на кожаном сиденье, вытирая нос, прочищая горло, роясь в сумочке в поисках чего-то, он не знал чего, чего-то, что ей было нужно. Он понятия не имел, почему она позвонила ему домой в этот дождливый день и попросила встретиться здесь. Когда она остановилась позади его машины, когда он ждал ее на этой изолированной подъездной дорожке к общежитию, она немедленно вышла из машины, подошла к его "БМВ" и села.
- Спасибо, что приехал. Прости, что вытащила тебя в воскресенье. Я действительно должна...
Тут она вдруг, что было для нее нехарактерно, не выдержала и заплакала по-настоящему: тихонько, как восьмиклассница, забившаяся в школьный гардероб, когда производить впечатление не на кого и незачем. Это были долгие десять минут, каждая минута - целых шестьдесят секунд, и она прислонилась спиной к двери, прислонилась головой к окну и сжала левое плечо, словно боясь, что он дотронется до нее, словно это был жест, чтобы держать все в себе. Все это было проделано почти беззвучно и явно не на публику.
Шальневу стало не по себе. Любой, кто испытывал такую сильную боль, легко вызывал его сочувствие, и он обычно говорил то, что чувствовал, делал то, что было естественно, твердой рукой, сочувственными словами. Но Жанна Муравьева была сложной. Он не хотел ее обидеть и не был уверен, что она не сочтет такой жест слишком интимным, каким-то неоправданным.
Он ждал, пока к ней вернется самообладание, и ему хотелось услышать какой-нибудь другой звук, чтобы сосредоточиться на чем-то другом, кроме подробного описания ее мучительных усилий вернуть себе невозмутимость, привычное поведение, которое, как он полагал, она использовала всю свою жизнь, чтобы держать мир на расстоянии вытянутой руки. Андрей подумал о странном феномене самооценки, о том, как много людей ошибаются в ней, и о том, что она делает с жизнью тех, кто стал ее рабом. Жанна Муравьева жила по нему всю свою жизнь.
- Какой кошмар, - с трудом выговорила она хриплым от волнения и слез голосом. - Это был мазохизм. Я могла бы встретить тебя где угодно.
Это было похоже на нее - считать себя мазохисткой, а не сентиментальной, когда она попросила его встретиться с ней так близко от того места, где в последний раз видели ее дочь. Андрей посмотрел на нее.
- Ты слишком строга к себе, - сказал он. - Это были напряженные три месяца. Ты должна себе немного потакать, как следует пожить для себя.
Ее голова была опущена, а глаза затрепетали, и он подумал, что она снова заплачет, но она сдержалась. Она не смотрела на него с тех пор, как села в машину.
Взгляд Андрея уловил движение в зеркале заднего вида, он поднял глаза и увидел девушку на велосипеде, приближавшуюся к ним сзади по узкой дорожке. Она была одета в темно-зеленую клетчатую юбку, пастельно-желтый свитер и высокие носки, натянутые до икр, и, увидев их в машине, перестала крутить педали и пустила велосипед вперед. Как раз перед тем, как сесть в машину, она снова начала крутить педали и, проезжая мимо, смотрела на них, колеса ее велосипеда со свистом катились по мокрому тротуару, а изо рта тянулась струйка пара. Жанна не знала, что девушка приближается, и вздрогнула, а потом, не сводила глаз с велосипедистки, спокойно проехавшей поворот и исчезнувшей в туманном лесу. Андрею стало интересно, что же, по мнению девушки, они делали. Наверное, они были любовниками. Должно быть, она была почти ровесницей Лены.
Возможно, она даже знала ее.
Жанна Муравьева продолжала смотреть на клубящийся туман, в котором исчезла девушка.