— Да. — Отец прильнул к сетке. — Эван, в случае малейшей опасности ты останешься в машине.
Я перестроилась обратно в правый ряд.
— У этой машины пуленепробиваемые стекла?
— Нет, — ответил Бринкли. — Поэтому, если что, пригнитесь.
Я кивнула. Мы неслись на полной скорости. Преодолев подъем и спуск, перемахнули мостик через Скалистый ручей. Дорога снова потянулась ровной черной полосой, разрезая пустынную глушь. Но где же Томми и Эбби?
Эбби услышала шипение радиатора и уловила запах бензина. Она лежала неподвижно. Над головой — выступ обрыва и небо. Высоко-высоко виднелся мостик. Только сейчас она ощутила всю глубину и силу боли.
Она лежала, придавленная перевернутой машиной, и видела распахнутую дверцу, расплющенное лобовое стекло и собственное тело до бедер. Ну да, все-таки она крупная женщина. Но почему же машина, это чертово творение Детройтов, лежала так ровно вверх колесами, хотя под ней находился человек? Проклятая гробина!
Где-то наверху прошелестели по мостику шины, и все стихло, только несколько камешков осыпалось с обрыва.
Но где же оно? Где это существо, которое она видела в зеркальце? Эбби задрала голову, и ее пронзила такая боль, словно по лбу рубанули острым мачете.
Пролежав неподвижно еще несколько секунд, она прошептала:
— Томми!..
Сквозь черную муть боли она услышала булькающий звук. Изо рта ее текла кровь, но звук исходил откуда-то из другого места. Она слышала его всякий раз, когда переводила дыхание. Эбби попробовала шевельнуть левой рукой и поняла, что у нее сломано запястье. Тогда она поднесла к груди правую руку и нащупала кровь — не какой-то мелкий порез, а огромную, хлюпающую от крови дыру в груди. Она немного приподняла голову, чтобы увидеть рану. Кровь была темно-красной, почти коричневой.
Внутри машины что-то скрипнуло, и тяжелая махина еще сильнее придавила ей бедра. Она закричала от боли.
— Эбби!..
Это был Томми. Машина снова заскрипела, и Эбби вновь застонала.
— Перестань!..
Потом она увидела, как из открытой дверцы медленно, с мучительным трудом высунулась голова Томми. Глаз его было не видно — так сильно распухло и почернело лицо. Нос был разбит, из ушей струйками вытекала кровь.
— Прости, — прохрипел он. — Ты где есть-то?
— Я здесь внизу. А где это… существо?
— Не знаю. Я его не вижу.
— Да перестань же давить! — Ей стало стыдно своей грубости, и она прибавила: — Пожалуйста.
— Но я иначе не могу отсюда вылезти. Извини.
Эбби терпела из последних сил, но боль была невыносимой.
Лежа на спине, Томми пытался как-то оттолкнуться ногой, чтобы выползти из машины. Теперь Эбби видела, что он лежит на треснутом лобовом стекле со сломанными руками и ногой и выбраться сам не сможет.
— А где Валери? — спросила Эбби. — Она в машине?
— Не знаю.
Эбби сглотнула слюну и снова почувствовала во рту вкус крови.
— Где твой пистолет?
Томми попробовал поднять руку и не сумел. Тогда он просто напряг мышцы, чтобы ощутить кобуру под курткой, и сказал дрогнувшим голосом:
— Пистолета нет…
С обрыва снова посыпались камешки. Эбби вывернула голову, пытаясь что-нибудь разглядеть наверху, но ее снова пронзила чудовищная боль.
Высоко, возле моста стояла лже-Валери и наблюдала за ними. Она была с ног до головы покрыта пылью, кожа на руке от плеча до локтя содрана в кровь. Бледное, почти прозрачное лицо походило на маску. Постояв, она начала спускаться с обрыва.
Бараний лог, Ручей шошонов — патрульная машина проносилась мимо мест, чьи названия запали мне в память с детства. Воздух над перегретым асфальтом призрачно змеился. На душе скребли кошки.
— Мы уже должны были их встретить.
В зеркальце заднего вида я видела лицо отца. Его бледные губы были плотно сжаты.
— Согласен.
— Куда же они поехали? Мы что, не заметили их?
— Давай-ка пересаживайся, Котенок.
На этот раз я послушалась. Бринкли выскочил из машины, достал из багажника второй карабин и коробку с патронами и отдал отцу. Я перебралась на соседнее сиденье, а Бринкли сел за руль, развернул машину и погнал в обратную сторону со скоростью восемьдесят миль в час.
— Здесь нет никаких поворотов, никаких разъездов и ответвлений, ни одного заезда на базу или даже прорехи в ограждении, — сказал он. — Или их вообще не было на этой дороге, или они…
— В «дыре», — подхватила я.
Он кивнул. «Дырой» называли овраг под мостом через Скалистый ручей, где каждый год обязательно переворачивался какой-нибудь прыткий юнец или пьяный водила. Я внимательно оглядывала окрестности — до «дыры» оставалось миль десять.