— Сколько батюшкиных приятелей, сколько моих подруг живут именно так, довольствуясь тем, что имеют и не пытаясь вырваться за пределы обыденности.
— А вам хотелось вырваться?
— О да!
Глаза девушки сверкнули.
— Сейчас ваше желание начало исполняться. Вы покидаете отчий дом, наскучившую вам серую повседневность. Но ведь, может статься, вы просто смените одну повседневность на другую. Чего вы хотите? Какое занятие было бы вам настолько по душе, чтобы оно не превратилось в рутину?
— Вы меня дразните? — подозрительно спросила Огинская.
— Отнюдь. Мне действительно интересно. Вы хотели свободы. Оставим в стороне тот факт, что способ для освобождения вы избрали достаточно спорный: брак во многом свободу ограничивает. Но знали бы вы, сколь многие люди, получивши эту самую свободу, не умеют ей воспользоваться. Ни правильно, ни неправильно — никак. И потому мне хочется услышать, что бы сделали вы, получив такую возможность — самостоятельно распоряжаться собой.
Елизавета Петровна замолчала. Я не мешал ей размышлять, и не спеша вел «молнию» по улицам столицы.
Вырвало её из тяжких дум то, что мобиль остановился у нужного заведения. Огинская очнулась от своих мыслей и повернулась ко мне.
— Владимир Антонович, у меня сейчас нет должного ответа на ваш вопрос. Но я хочу поблагодарить вас за него. Я буду размышлять и непременно найду решение.
— Я рад быть вам полезен. Впрочем, мы уже приехали.
Я остановил мобиль около небольшой церкви. Священик ждал нас, всё было заранее готово. Чин обручения прошел быстро, по сокращенному варианту. Свидетелями же послужили доктор с супругой. Романтическая дама Варвара Тимофеевна была просто счастлива поучаствовать в истории, словно бы сошедшей со страниц рыцарского романа. А потом свидетели уехали, Клейст сел в молнию и отправился осуществлять операцию прикрытия, а мы с Лизой, теперь уже вполне официально жених и невеста, покатили на вокзал.
Степанида была уже там. Вместе с Елизаветой она поднялась в вагон, еще через минуту паровоз дал гудок и поезд тронулся, увозя Лизу подальше от неведомого старого князя.
Я едва успел вернуться в гостиницу и переодеться, как пришло время идти на объявление итогов гонки. Большой зал Зимнего дворца был набит людьми. Стоял неописуемый шум: все разговаривали в голос, обсуждая главную интригу. И если относительно меня и «Молнии» сомнений ни у кого не было, то в категориях вуареток и грузовиков всё было неоднозначно.
В зале появился великий князь Александр, и тут же шум толпы как по мановению руки затих. Что любят большие начальники? Наверное, произносить речи. Вот и сейчас началась скучная пространная речь, наполненная штампами и казенными оборотами. Поняв, что ничего интересного сейчас не будет, я переключился на мысли о Елизавете: всё ли у неё в порядке? Удастся ли наш маневр? Сообразит ли тот старый князь искать свою невесту в Тамбове?
— Владимир Антонович! — прошептал мне Клейст, выдергивая из тревожных мыслей. — Еле нашел вас в этой толчее. Я ничего не пропустил?
— Нет, все только началось. У вас получилось?
— Да, как мы и планировали.
На нас со всех сторон зашикали, и мы замолчали. Тут замолчал и Александр, и публика принялась ему аплодировать. Неужели кто-то способен в этом потоке слов отыскать еще и мысль?
Я похлопал вместе со всеми. Подождал, пока наградят каких-то французов за победу в категории вуареток и команду из Германии за самый быстрый грузовик. И вот, наконец, настал мой звездный час. То есть, не мой, а наш с Клейстом.
— Традиционно наиболее острая борьба происходит в самой многочисленной категории мобилей, — вещал великий князь. — Но в этот раз борьбы почти что не было. Почти с самого начала гонки определился лидер, который в дальнейшем с каждым пройденным этапом лишь увеличивал свой отрыв от прочих участников. И мне остается лишь поздравить с заслуженной победой экипаж мобиля «Молния-2» господ Стриженова и Клейста.
К подиуму, на котором стоял Александр мы шли сквозь аплодисменты и плевки, восторженные возгласы и злобное шипение. Дошли, получили серебряный кубок победителей и чек на миллион рублей. Великий князь удостоил меня рукопожатия и тихонько, чтобы никто посторонний не слышал, спросил:
— Ваше обещание прокатить меня на «Молнии» в силе?
— В любое время, ваше высочество, — так же тихо ответил я.
Мы уже повернулись и собрались вернуться на свои места, как от дверей раздался вопль:
— Держите его! Он украл мою дочь!
Глава 31
Сквозь толпу пробирался красный, как рак Петр Фомич Огинский. Перед ним расступались, видимо, рассчитывая на зрелище. И Огинский не подкачал.
— Вор! — заревел он, тыча мне в грудь мясистым пальцем. — Где моя Лизонька? Куда ты её дел, душегуб?
Я оторопел: перед братом императора устраивать такое? Люди за много меньшее отправлялись осваивать просторы Сибири и Дальнего востока. Но Александр, видимо, надеялся на спектакль и не торопился прерывать монолог. Огинский же разошелся:
— Кровопийца! Изверг! Единственной радости в жизни лишил!
От Петра Фомича густо несло свежим алкоголем. Очевидно, что единственную радость в жизни он уже употребил, и в изрядном количестве. Иначе объяснить его поведение было невозможно. Отвечать ему означало начать оправдываться, а тут следовало нападать. Но устраивать перепалку перед августейшей особой тоже было невозможно, и я молчал.
Наконец, стоявший рядом распорядитель церемонии отошел от шока и начал принимать меры к наведению порядка. Он махнул рукой, и тут же два пристава крепко взяли Огинского под руки так, что он и дернуться не мог, и повлекли его, как говорится, за кулисы. Только после этого старый пьяница разглядел великого князя и сообразил, что влип. От страха он буквально побелел, но от своего не отступился:
— Выше высочество, прошу милости и заступничества! Где ж это видано — девиц воровать? Повелите этому татю вернуть мне дочь, коли она еще жива. А если сгубил кровиночку мою, так покарайте нехристя так, чтобы всем прочим неповадно было.
Александр чуть заметно поморщился: развлечения не получилось. Более того, теперь поездка на «Молнии» оказывалась под угрозой. Но бузотера увели, мы с Клейстом, повинуясь едва заметному кивку вернулись на место. Последовала еще одна речь, в конце которой было объявлено о том, что бал в честь окончания гонок состоится вечером. Народ потянулся к выходу. Можно было и нам уходить, но подошел ливрейный слуга и пригласил нас пройти следом за ним.
Великий князь Александр Константинович был мрачен. Я его прекрасно понимал: так обгадить завершение главного мероприятия сезона надо было постараться. Надеюсь, Огинский сполна прочувствует свою ошибку. Но сейчас оправдываться предстояло мне.
— Господин Стриженов, извольте объясниться, — потребовал Романов. — Вас обвинили в похищении некоей девицы. И хотя обвинение высказал какой-то пьяница, он сделал это публично, да ещё и апеллировал ко мне, как к высшей судебной инстанции. Теперь я хочу выслушать вас. И, главное, понять: совершили вы то, в чем вас обвиняют, или же нет.
При такой постановке вопроса врать становилось невозможно, тем более, что жениться на Лизе Огинской я все-таки собирался. Оставалось лишь правильно подать информацию.
— Ваше высочество, позвольте начать издалека. Обещаю, я буду краток.
Дождавшись кивка, я принялся рассказывать:
— С Огинскими мы познакомились по дороге в столицу несколько дней назад…
По возможности сжато я изложил историю своего знакомства с Лизой, свои намерения относительно девушки, услышанную на обеде в Москве сплетню и визит Степаниды.
— И в итоге я решил жениться на Елизавете Огинской без отцовского благословения, что отчасти и проделал.
С этими словами я продемонстрировал надетое на безымянный палец обручальное кольцо.
Выслушав мою историю, Александр очевидно смягчился, но все равно недовольно пробурчал: