— Владимир Антонович, — подал голос Крашенинников, — вы предложили замечательную, можно сказать, гениальную идею. Но нам с компаньонами необходимо ее обсудить. Покорнейше прошу меня извинить, но не могли бы вы сейчас присоединиться к гостям?
Это было понятно: мое предложение меняло всю схему предполагаемого бизнеса. Вместо того, чтобы осторожно пристроиться к кормушке с краешка, я предлагал нагло залезть в самую середину и отхватить наиболее жирные куски. Я поднялся и, кивнув потенциальным компаньонам, вышел в зал. Тема для меня и впрямь была интересна. И, главное, вполне посильна. Имеющихся денег мне вполне хватало на то, чтобы купить или даже построить с нуля кузовную мастерскую. Я не представляю, каков может быть спрос на мобили с моими кузовами, но надеюсь, что немалый, и рынок слопает все, что я на него выкину. Я в одиночку установил на мобиль кузов за один день. То есть, два работника вполне могут подготовить полсотни мобилей в месяц. А кроме того, можно и кузова для переделок изготавливать в собственной мастерской, а не заказывать на стороне.
Размышляя таким образом, я фланировал по залу, время от времени присоединялся то к мужским группам, то к женским, отвечал на обыденные вопросы относительно гонок — практически то же самое, что и на балу Сердобиной. Через какое-то время я заскучал и принялся уже подумывать о том, чтобы потихоньку исчезнуть, но тут ко мне подошел слуга и пригласил следовать за ним. Что ж, пригласил — пойдем.
Слуга привел меня к солидной дубовой двери, постучался и, получив разрешение, распахнул ее передо мной. Я вошел, и дверь мягко закрылась за моей спиной.
Очевидно, это был кабинет хозяина. Изящная мебель, дорогая отделка, да и в целом интерьер был подобран со вкусом. Такое чувство, что обстановку особняка выбирала жена в соответствии с традиционными купеческими понятиями о красоте, а кабинет — это единственное убежище ее мужа, которое он обставил уже под себя.
Вся троица компаньонов находилась здесь. Наверняка они уже обо всем договорились, и меня позвали, чтобы объявить итог этих переговоров.
Крашенинников поднялся из-за стола, прошел мне навстречу. Выглядел он как именинник, которому за один раз подарили все, о чем он мечтал.
— Владимир Антонович, мы с компаньонами обсудили ваше предложение и нашли его весьма многообещающим. А посему я предлагаю вам войти в наше товарищество со своим паем.
— Но ведь, насколько я помню, вы говорили о том, что ваш союз несколько э-э-э… неофициален.
— Да, было именно так. Для реализации первоначального плана иного бы и не потребовалось. Но ваша идея сулит значительные прибыли. Намного большие, нежели мы рассчитывали получить изначально. Да, имеется некоторый риск, но мы решили на него пойти. Завтра же зарегистрируем паевое товарищество и начнем действовать.
— Каков размер пая?
— Тридцать тысяч рублей.
— Хорошо, такие деньги у меня есть. Но давайте обсудим ваш план более детально. Раз уж я рискую капиталом наравне с вами, я должен знать все подробности.
На другой день с внутренним чувством стыда я свалил работы по разборке мобилей на Клейста и отправился оформлять бумаги. Всяких бюрократических заморочек оказалось неожиданно много. Это когда я собственную мастерскую открывал все было легко и просто, а создание товарищества, да на четверых пайщиков, да с весомым для Тамбова капиталом вылилось в целый день беготни из кабинета в кабинет. На чиновников не действовали ни моя известность, ни солидный статус Крашенинникова. Зато хрустящие банковские билеты помогали как нельзя лучше. Но даже с такой смазкой закончить дела удалось лишь ближе к вечеру. Получив папку со своими экземплярами бумаг, я простился с компаньонами, сел во все тот же древний мобиль и отправился на обед к Боголюбову. Так вышло, что со всей этой бумажной суетой я за весь день не удосужился даже перекусить, и сейчас желудок настоятельно и безотлагательно требовал наполнения. Не до осетрины, овсянка бы тоже пошла.
Старший инспектор полиции Боголюбов снимал двухэтажную квартиру в приличном доме. Не самый центр, но район вполне благопристойный. На первом этаже — жилье для немногочисленной прислуги и кухня, на верхнем — хозяйские комнаты.
Едва войдя в узкие двустворчатые двери, я ощутил такие ароматы, доносящиеся с кухни, что хваленый повар Игнатьева-старшего удавился бы от зависти. По скрипучей деревянной лестнице я поднялся наверх, но дверь открыть не успел. Она отворилась сама, явив мне сияющего хозяина. Для разнообразия, он был в штатском.