Вернуло меня в реальность громкое шипение, сопровождавшееся вспышкой, перебившей своей яркостью все виденные мною образы. Резкий неприятный запах заставил меня чихнуть, и окончательно выдернул из многокрасочных грез.
— Будьте здоровы! — раздался совсем рядом энергичный мужской голос.
— Спасибо, — машинально ответил я, поворачиваясь к говорившему.
Моему взору предстал молодой человек, хотя и прилично одетый, но весьма растрепанной внешности: платочек в нагрудном кармане долгополого пиджака (слово «сюртук» я узнал позже) был скомкан, одна из штанин задралась, из-под легкой шляпы-канотье торчали неприбранные пряди волос. На веснушчатом носу красовались круглые очки-«велосипеды» с треснутым стеклом — ну чисто Гарри Поттер. Он стоял возле установленного на треноге старинного деревянного фотоаппарата и совершал с ним какие-то манипуляции. Кажется, пытался что-то из него вытащить. В воздухе расплывалось облачко дыма от сгоревшего магния.
— Позвольте представиться, — произнес фотограф, справившись, наконец, со своим ящиком. — корреспондент газеты «Ведомости» Фёдор Игнатьев.
С этими словами он чуть приподнял свою шляпу и тут же кинулся в атаку:
— Владимир Андреевич, разрешите задать вам несколько вопросов.
Я не успел и глазом моргнуть, как был завален этими вопросами с ног до головы.
— Скажите, что произошло на вчерашних гонках? Что, по-вашему, стало причиной аварии? Это правда, что господин Маннер отказался пригласить к вам доктора? Действительно ли он решил уволить вас из состава команды?
— Стоп-стоп-стоп! — прервал я этот бесконечный поток. — Никаких интервью.
— Интер- что? — переспросил озадаченный журналист.
— Интервью, собеседование, опрос.
— А-а-а! Понимаю, вы англоман.
— С чего вы взяли? — удивился я.
— Ну как же, такой явный англицизм!
— Это ничего не значит. Вы вот носите шляпу-канотье, изобретенную во Франции. Означает ли это вашу принадлежность к поклонникам la belle France[1]?
— Ну почему же? Я просто следую веяниям моды.
— А я просто использую более короткое и емкое по смыслу слово.
— Хм-м… Пожалуй, в этом есть определенный смысл.
Молодой человек задумчиво потер указательным пальцем переносицу, но тут же спохватился.
— Может, все-таки э-э-э… интервью? — неуверенно предложил он.
И тут у меня мелькнула мысль. Пресса — штука крайне полезная. Переговоры с начальством под надзором фотографа-борзописца могут пройти куда как веселей. Кроме того… этот деревянный ящик на треноге, он ведь наверняка тяжел, и таскать его по улицам на своем горбу — дело не самое весёлое. Не имеется ли, часом, у господина Федора Игнатьева хотя бы плохонького автомобильчика?
— Знаете, Федор э-э-э…
— Иванович, — подсказал тот.
— Так вот, Федор Иванович, завтра я буду иметь оживленную беседу с господином Маннером у него в конторе. Если вы хотите получить самые горячие новости из первых рук, приходите туда завтра. Ручаюсь, вы получите достаточно ответов на все ваши вопросы. А еще лучше… у вас ведь есть транспорт?
— Мобиль? Есть, правда…
— Заезжайте за мной утром часиков в десять к пансиону мадам Грижецкой. Знаете, где это?
— Конечно!
— Ну а я поспособствую тому, чтобы вы были в первых рядах зрителей. Ну что, договорились?
— Конечно! Но…
Журналист несколько замялся.
— Ходят слухи, и отнюдь небеспочвенные, что господин Маннер недолюбливает работников прессы. А если точнее, то терпеть их не может. Не явится ли это препятствием к моему появлению?
— Никоим образом. Господина Маннера я возьму на себя. Он будет занят беседой со мной, и вы сможете без помех сделать необходимые записи. А, может, и сделать удачный снимок.
— Владимир Антонович! — Игнатьев чуть не запрыгал в предвкушении сенсации, — Если это удастся, считайте меня своим вечным должником!
— Не надо, Федор Иванович так бросаться словами. Не ровен час, решит кто поймать вас на слове — и что в таком случае делать будете?
— Ну-у… Думаю, все же, такой вариант маловероятен.
— Напрасно вы так думаете. Даже в нашем с вами кругу имеется достаточно людей, которые на это способны — в случае, если им это выгодно, разумеется.
Я поднялся со скамейки, распрощался с журналистом и отправился назад в пансион: надо же было прочесть, наконец, эту несчастную газету!
[1] La belle France — прекрасная Франция
Глава 3
Двери в гостиную были открыты, и я удобно устроился в дальнем углу, в уютном плюшевом кресле у открытого по случаю теплого вечера окна. На столике рядом были расставлены пепельницы и разложены коробки спичек. Вот сигар, сигарет или просто папирос не наблюдалось. Да что там — простого табака, даже махорки — и то не было. Видимо, вытряхнуть пепельницы невелик труд, да и спички недороги, а вот табачок, как водится, врозь. Ну да оно и к лучшему: сам не курю, и дыма табачного не люблю.