Евгений Капба
Гонзо-журналистика в СССР
Глава 1,
в которой приходится прыгать с балкона
Глаза мои открылись внезапно. Я что — спал? Ощущение чистого постельного белья на коже, подушка под головой, сумерки за окном — всё это говорило в пользу такой версии. Стоп! Белье! Пододеяльник — хлопчатый, хрустящий, крахмальный… Я не крахмалил своё белье ни-ко-гда! Ни в этой жизни, ни в будущей. И заниматься этим в моем доме было некому. И я, и Гера Белозор — оба мы были бобылями. Но пододеяльник — это полбеды! Подушка пахла валерианой! Совершенно точно под наволочкой лежала пара соцветий этого растения… Тоже — идея абсолютно мне не свойственная. А в окне — широком, с занавесками и тюлем, виднелись кроны деревьев. Тюль!
Ненавижу тюль, что за дебильное изобретение? Вот какую функцию, скажите на милость, выполняет тюль? Шторы — это понятно! Шторы — они от солнца, от чужих взглядов, ну, и как дополнительное утепление тоже… В конце концов — это бывает просто красиво! А тюль? Что красивого в кусках дырявой марли? И какой практический смысл носит их отвисание на карнизе?
Это совершенно точно был не мой дом! Я проснулся в квартире этаже эдак на втором-третьем. Скорее всего — в хрущевке, судя по высоте потолков и слышному сбоку и сверху храпу соседей. Лежал я на диване — один… Та-а-ак, но вот вторая подушка и черный длинный волос на ней, как и откинутое с той стороны одеяло заставили мое сердце похолодеть. Откуда-то из коридорчика донослись шум воды и женский голос: кто-то, напевая, принимал душ! Пошарив взглядом по комнате, я увидел настенные часы — большие и квадратные. Шесть! Наверняка утра, а не вечера.
Черт бы меня побрал, последнее, что я помнил — это ресторан «Полесье» и рюмка коньяка «Арарат», поднятая с товарищем Сивоконем! И где теперь Анатольич? И где этот сукин коньяк? Опять — коньяк! Опять он! Не-е-ет, ни капли больше! Если в себе я всегда был уверен, у меня с алкоголем установились уважительные, упорядоченные отношения, то вот Белозор… В будущей жизни добрая четверть южных кровей давала мне неплохой иммунитет к этиловому спирту, а вот славянская полесская генетика Геры Белозора в жизни нынешней, похоже, оказалась весьма восприимчива к этому коварному яду. Никакого алкоголя… Ладно. Кому я вру? Никакого коньяка — вот это будет реалистичнее.
По крайней мере, труселя были на мне. Это утешало. Но больше ничего не было — это настораживало. Стараясь не шуметь, я вылез из-под одеяла и принялся обследовать комнату в поисках своей одежды. Одежды не обнаружил, зато нашел дверь на балкон. Одного взгляда хватило, чтобы понять — я всё еще был в Дубровице, в тех самых семидесятых… Ну, в Дубровице мне и море по колено, тут я из чего угодно выпутаться смогу… Наверное.
Поиски одежды продолжились и привели меня в крохотный «хрущевский» коридорчик — точнее, в его отсутствие. И, слава Господу, тут-то и стояли мои боты, висели на крючке брюки-карго и рубашка. Носки, носки… Где же носки? Черт с ними, с носками! Я увидел, что дверь в ванную приоткрыта и не удержался — заглянул.
Что ж, стоило признать — зрелище было завораживающим и пугающим одновременно. Почему завораживающим? Потому что там, в клубах пара, под обжигающе-горячими струями воды нежилась некая брюнетка с замечательными природными данными. Высокая, стройная, с осиной талией и круглой попкой — вот уж дал Бог и предки, бывает же такое загляденье… Но генетика — генетикой, однако, было очевидно — еще два, три, пять лет, и отсутствие занятий спортом и специфический образ жизни оставят от этой поистине художественной красоты лишь ее жалкое подобие… В общем, понятно, почему привлекательная женщина, которую я увидел, показалась мне пугающей.
Это ведь была Май!
— Что, милок, никак муж не вовремя вернулся? — бабулечка заботливо подала мне штаны, когда я слез с березы.
Почему с березы? Потому что Мария наша Батьковна, которая Май, выключила воду и принялась вытираться большим махровым полотенцем, и я, выяснив, что входная дверь заперта, а ключей в сквозном замке нет, не придумал ничего лучшего, как выбросить с балкона одежду и сигануть следом, надеясь, что удастся вцепиться руками в одну из веток.
Удалось. Благо — этаж был второй, и я, повиснув, просто спрыгнул на пожухлую, уже почти осеннюю траву.
А бабуся в белом платочке и с клюкой помогла мне собрать одежду. Обожаю бабусечек. Наверное, точно такая же в святой своей простоте подбирала рассыпавшиеся веточки из костра для аутодафе Яна Гуса и подкладывала их обратно.
— Иди уже, герой! — усмехалась она, глядя, как я убегаю за дом — туда, где Май меня точно не увидит.