Рогозинский усмехнулся:
— И что, вы предлагаете нам тут в Дубровице на девятерых организовать машеровскую фракцию внутри КПСС? Или заговор хозяйственников против партократов?
Судя по довольным лицам собравшихся, они предлагали именно что-то подобное. А Волков сказал:
— Ну почему сразу — на девятерых? Мало ли в Бразилии донов Педро? Или вы думаете, такие очевидные вещи на ум приходят только и исключительно в нашем городишке?
Это произвело впечатление, кажется, а Василий Николаевич повернулся ко мне:
— О вещах очевидных мы сегодня говорили много. А вот товарищ Белозор у нас специализируется на вещах неочевидных. Наверное, половина собравшихся в курсе: многие позитивные изменения в нашем городе… И кое-какие новации, в том числе на моем предприятии — это его заслуга.
Исаков удивленно поднял бровь, Драпеза, который всё это время помалкивал, озадаченно хмыкнул, припоминая, что ему я тоже кое-что слил по поводу коллектора. Привалов так и вовсе наступил мне на ногу и зловеще прищурился.
— Скажите честно, эпопея с лигнином — это ваша тема?
— Меа кульпа, меа максима кульпа. Но кирпичи — это они уже сами! Правда — молодцы ребята!
— А спасение буслов?
— Что — и буслы? — удивился Сахарский с пивзавода, — За буслов отдельное спасибо! Послушайте, может, вы и ко мне заглянете — статейку написать, побеседовать? Может, придумаем что-то эдакое?
Рикк же проговорил:
— Я так понимаю, спрашивать вас о причинах столь неожиданных откровений не стоит, чтобы вам не пришлось врать?
— Знаете, как он отреагировал на мой подобный заход? — улыбнулся Волков, — Он начал читать стихи Пушкина. Да! «Восстань, пророк, и виждь, и внемли…»
— Глаголом жги сердца людей? — Рикк, кажется, тоже был в теме, — Но тогда странно, почему вы травите байки и побасенки вместо того, чтобы жечь напалмом и писать памфлеты и злободневные очерки. Это слегка чудаковато, не находите?
— Был один чудак, который тоже говорил притчами, — Василий Николаевич посерьезнел, — Его притчи перевернули весь мир с ног на голову.
— Не-не-не, — кажется, о Ком шла речь, понял только я и всё тот же Рикк, — Я мир с ног на голову переворачивать не собираюсь. Мне бы сохранить, приумножить и не оскотиниться…
Привалов совершенно по-мальчишечьи стал качаться на табуретке:
— Ну, раз ты такой дохрена умный и правильный — что по поводу услышанного? Ты с нами или в сторонке?
Зачем? Зачем я был им нужен вообще? Гера Белозор — провинциальный второсортный писака, и эти — повелители рычагов и шестеренок, хозяева полей и блюстители порядка? Где они — и где я?
— Тут кто-то упоминал феодализм, — осторожно начал я, — В средневековой Европе, например — в империи Карла Великого, бенефиций — земельное владение, передавали в пожизненное пользование придворным, административным или военным служащим. Они пользовались доходами с него исключительно по той причине, что всю свою жизнь посвящали служению обществу и государству. Это было справедливо, это было понятно. Обыватель передавал часть своего имущества и своей свободы за то, чтобы его защищали, решали вопросы глобального уровня, в общем и целом — делали жизнь немножко лучше. И ровно в тот момент, когда феодалы решили, что привилегии и земли принадлежат им по праву рождения, а не потому, что они вкалывают во благо общества как черти — начались крестьянские бунты. Самая ужасная крестьянская война разразилась в Германии, в шестнадцатом веке. Так уж получилось, что феодалы-рыцари оказались бессмысленным сословием: войны вполне велись руками наемников, чиновники у местных курфюрстов были сплошь неблагородными, производство ремесленной продукции сосредоточилось у бюргеров, сельскохозяйственной — у крестьян… А рыцари продолжали пыжиться и делать вид, что они что-то решают. И тогда в голову какого-то крестьянина пришел очень простой вопрос… — я выдержал драматическую паузу.
— Какой вопрос? — подался вперед Сахарский. Ему было очевидно интересно, у него даже глаза горели.
— Когда Адам пахал, а Ева пряла — кто был господином?!
Рогозинский почесал затылок:
— Это вы на что намекаете? Что скоро народ пойдет с таким вопросом к райкомам?
— Я ни на что не намекаю, я так, рассказал очередную побасенку, — поднял руки в обезоруженном жесте я. — Есть еще одна побасенка, про то, как Екатерина Великая обрекла на гибель Российскую империю, издав Жалованную грамоту дворянству и освободив сие сословие от государевой службы и сохранив притом все привилегии…
Рикк и Волков переглянулись. Они тут явно были основными.