— Иди сюда! — ткнул я пальцем в плешивого.
— Эта-а-а! Ава-а-ва-ва… — забормотал он. А потом вдруг выдал: — Пацаны, он бабу в кустах убил!
Зрачки его были расширены, из носа текло, треники приспустились, явив несвежие плавки.
— Хлопцы, спасите! Ратуйце, людцы-ы-ы… — он отступал шаг за шагом, а потом запнулся о что-то и c воплем хряснулся на задницу.
Это как будто стало сигналом — доходяги рванули ко мне. Отступать было поздно — а потому руки мои скользнули в карманы, алюминиевые кастеты удобно пристроились на проксимальных фалангах пальцев и — ДАЦ! — удар в грудь отбросил первого гуталинового наркомана на трубу теплотрассы. Эх, не для вас, бедолаги, я брал с собой эти припасы…
То ли я до этого недооценивал возможности белозоровского организма, то ли последствия употребления гуталина способствовали потере координации движений и похудению — но они разлетались от ударов и пинков как снопы соломы! В голову кастетами я старался не бить — одной смерти на сегодня уже чересчур! Мне казалось — схватка на гуталиновой мануфактуре длилась вечность, но на самом деле — прошло не более двух минут, и доходяги обратились в бегство…
— Куда-а-а? — в отчаянии заорал я.
Какой смысл в победе? Мне нужен был плешивый! Всё шло к черту, всё шло наперекосяк… Оставалось только вернуться к Коленьке в машину и попытаться воспользоваться хотя бы той малой толикой информации я получил — ценой жизни невинного человека…
Я вышел к шоссе совершенно в растерянных чувствах.
— Что с тобой? — отшатнулся Николай, который курил, сидя на капоте. — На войне побывал, что ли?
— «Буханка» мимо не проезжала? — выдавил из себя.
— Да, по трассе туда рванула, как будто немцы гонятся за ней!
До скрежета зубовного сжав челюсти, я на секунду замер. Вот она — расплата за режим одиночки! Была бы у меня команда — мы бы эту тварь… Будь ты хоть семи пядей во лбу — разорваться на десяток маленьких медвежат не получится!
— Ладно, Николай… Вези меня к таксофону, и можешь быть свободен. Навоевался я на сегодня.
— Ну садись… И никаких «на сегодня». Я больше в такую херню не ввязываюсь. Ты куда звонить-то собрался?
— Куда надо!
Усевшись на переднее сидение, я только сейчас заметил, что всё еще не снял кастеты. Коленька искоса наблюдал, как я прячу их в карманы куртки и проверяю фотоаппарат. Скорее всего — ему пришел конец, но пленка должна была уцелеть. Глянув в зеркальце заднего вида, я поморщился — рожа выглядела на пять баллов. В гроб краше кладут. Расцарапанная, с разбитой бровью… И одежда — не лучше. В таком виде по Минску рассекать — точно милиция остановит.
Номер замначальника УГРО, который дал мне Привалов, я зазубрил наизусть, а еще — нарисовал чернилами на отвороте куртки. Мало ли! Так что запрыгнув в телефонную будку тут же принялся вращать диск.
— Петра Петровича можно? Скажите — Белозор, который из Дубровицы звонит, дело очень-очень важное…
— Минуточку, — ответил усталый мужской голос.
Я барабанил пальцами по облупленному корпусу телефона, нервничая. Вот как быть, если те уроды вернуться к телу женщины и всё затопчут и растащат?
— Ожидайте, Петр Петрович отошел, как только вернется — сразу подойдет к телефону, — послышался звук, как будто трубку положили на стол.
Что за день сегодня такой? Я слушал шуршание в трубке и думал, что, наверное, придется звонить Привалову. А есть ли у меня 15 копеек на межгород?
Дверь телефонной будки внезапно распахнулась, и я увидел троих милиционеров.
— Здравствуйте, — сказал я, и тут же согнулся в пароксизме боли, задыхаясь и корчась.
Следующий удар прилетел по спине, а потом крепкие руки вытащили меня из будки, и болью ожгло еще и бедра. Черт, я ведь слышал — резиновых дубинок советская милиция не носила!
— Пакуй урода, Лёва! — сказал кто-то.
— Мужики, я Петру Петровичу из УГРО звонил, свяжитесь с ним, пожалуйста, он всё объяснит…
— Объяснит, — по спине снова прилетело. — Заткнись, гад!
Второй раз я попался. Второй раз — по собственной дурости и самонадеянности. Но если в Дубровице были солидные шансы что «разберутся», что «поймут и простят», то тут… Тут я — в чужом городе, попал в лапы человека, которого считали «Белорусским Мегрэ», а на самом деле — ему было наплевать, кого сажать. Главное — закрыть дело. Это не Соломин, не Привалов…