Мы повосхищались берлогой, и Анатольич сказал:
— Ну что, пока мы тут с Женьком всё приготовим, сходи-ка ты, Гера за закуской.
— И за мазью Вишневского, — добавил Женёк.
— А это зачем? — удивился Сивоконь.
— Спину помазать, — смутился Стариков. — Она ж мне ногтями ее, зараза, всю располосовала, черт знает какая там зараза!
— Ладно, ладно, детки, дайте только срок, будет вам и белка, будет и свисток, — проговорил я.
— Не надо нам «белки»! — замахал руками Анатольич. — Ты лучше четвертого найди, а то точно — и белка, и свисток, и черти с дьяволами.
— Задачу понял, исполняю! — козырнул я.
Мужики уже двигали мебель и наводили лоск, когда я, громыхая железной дверью, выбрался на улицу и зашагал к магазину «Дружба». Три литра самогона — это закуски должно быть не просто много, а очень много! И где мне найти четвертого?
Четвертый нашел меня сам. Тимофей Сапунов, он же Тимоха, он же Сапун. Стоял себе, стену подпирал у аптеки, откуда я вышел с баночкой заветной мази, которую местные почитали чуть ли не за панацею.
— Гера! — сказал он. — Ты про меня совсем забыл.
— Тимох, — откликнулся я. — Вот ты и попался. Тебе восемнадцать есть?
— Двадцать один, ёлки! Ты что — забыл?
— Самогон пьешь?
— Я всё пью… А что? И что за вопросы за возраст? Опять про армию? Достали уже — служил, не служил… Ты ж знаешь — служил! Пошел, КМБ прошел, в часть приехал минному делу учиться, бабах — черепно-мозговая травма — комиссовали. Уже мозоль натер на языке! Восемь месяцев я в итоге отслужил!
— Да причем здесь… — тут у меня в голове стрикнуло: — Минному делу? Это в каком смысле?
— В таком смысле, что мне капитан говорил: «Ты, Сапунов, сапер от Бога!» А вот Чижиков, идиот, рукожопый был. Ему руки оторвало и лицо расковыряло до безобразия, а меня взрывной волной о бетонную плиту приложило… А всё — наследие войны…
— Так, то есть ты, получается, в разминировании…
— Герань, твою-то дивизию! Стал бы я по немецким блиндажам шариться, если бы не знал, с какой стороны за это дело браться! Ты что — с дуба упал, или мозг отшибло? Мы же с тобой уже об этом говорили! И вообще — кстати, о блиндажах…
— Всё, всё, осознал, всё будет. Теперь — может быть, и можно, — задумался я.
Действительно, Сапун был идеальным вариантом для продолжения эпопеи с кладами — если бы я захотел ее продолжить… Тем более, археологическая экспедиция Богомольникова должна была прибыть в наш район только следующим летом, да и вокруг камешков тех еще не все вешки я перекопал… А блиндаж — будет ему блиндаж! Дайте только до дома добраться…
— Значит так, сапер от Бога! Нам нужен четвертый, или мы умрем. Три хороших мужика могут сегодня скончаться, понимаешь? Вопрос жизни и смерти!
— Та-а-ак, ты опять во что-то впутался? И причем тогда вопрос о самогоне?
— Да уж, впутался! Три литра огненной воды на меду, на прополисе — что-то такое. Качество отличное, просто — много.
— Ого!
— Ого, — подтвердил я, — Пошли за закуской. Ты ведь не бросишь нас в трудную годину, Тимох?
— А нас — это кого? Я незнакомые компании не очень люблю…
— А я познакомлю. Там Женёк Стариков из редакции и Анатольич. Его гараж.
— Это который Сивый Пень? — заржал Тимоха. — Мировой мужик, уважаю!
— Сивоконь!
— Ну, я ж и говорю! Слушай, только с грошами у меня не вельми, не вельми…
— Ой, да есть гроши!
И мы пошли в магазин.
Тимоха мужики встретили сдержанно, но доброжелательно, а авоську с припасами — восторженно. Кружок варено-копченой колбасы, палку плавленого «колбасного» сыра, пару свежайших батонов, по банке маринованных огурцов и помидоров, вдоволь яблочного сока — вдруг имеются любители «запивона»? И еще того-сего, по мелочи, так что весь стол, аккуратно застеленный газеткой, теперь ломился от яств.
Виновница торжества — трехлитровая банка — воцарилась посередине, источая ароматы сивухи и мёда. Напитка в ней было под самую крышку.
— И что, Анатольич, пробу даже не снял?
— Пить в одиночку? Не по-людски это!
Я благоразумно промолчал — для меня такая практика, напротив, была самой что ни на есть обыденностью.
Граненые стаканы наполнились ровно до половины, Анатольич провозгласил тост «за нас!» — и, чокнувшись, мы выпили. Говорят, традиция чокаться возникла в древние времена — тогда, ударяясь чашами о чашу, так сильно, чтобы вино переливалось через края, собравшиеся за столом доказывали, что доверяют друг другу и не боятся перемешать содержимое кубков — то есть не опасаются отравы.