Я в этих местных схемах вообще не шурупил. К кому надо подойти, от кого привет передать, какую шоколадку занести и как кого назвать — это было дикой дичью, и оставалось только положиться на людей прожженных и ушлых. А Стельмах точно был одним из наиболее преисполнившихся житейской мудрости персонажей. Он умудрился списать машину и сделать так, чтобы я оказался первым и единственным желающим в автокоммисионке. Стыдно? Да не очень, если честно.
Ну да, обычный пролетарий стоял в очереди на то, чтобы получить право стать в автоочередь лет пять, а потом покупал за несколько тысяч рублей «москвич» или «копейку» — того цвета и той комплектации. «Волга» как у Таси доставалась далеко не всем и не всегда, это была машина для избранных. Одни равны, другие — ровнее, всё классически…
Мне машина была нужна для дела. Даже — для ДЕЛ! Во-первых, работа. Во-вторых — космические корабли, которые бороздят просторы Вселенной. То есть — попаданец, который собрался менять историю, пусть и в локальном масштабе. Эдакое построение развитого социализма с человеческой физиономией в отдельно взятой провинции… Без железного коня делать это несподручно.
Ну ладно, не коня — козла. Козел он и есть козел — бодливый, прыгучий, вонючий и строптивый. Но пока я справлялся, даже на дерюге под днищем валялся всего два раза… Деньги из тех самых 25 % от клада у меня были — много ушло на перестройку дома, но и оставалось еще прилично, на машину хватало и в Большой Советской Энциклопедии на букву «Д», там, где Деньги — тоже лежала довольно пухлая пачечка.
В отличие от привычных мне инфляционных скачков тут всё было стабильно: цены не росли, деньги не обесценивались. Кажется — так будет еще три-четыре года, потом какая-то то ли реформа, то ли подорожание… В общем — пока я мог за это не переживать. А за что переживать было нужно?
За товарища Югову, конечно. Она чуть ли не двумя пальчиками пыталась открыть дверь моего «козла» — и, конечно, ничего у нее не получалось. Пришлось проявить галантность:
— Присаживай. ся! — я с хрустом открыл дверцу и пропустил даму внутрь.
Внутри в салоне всё было прилично. Новая обивка, аккуратные коврики, чистота и порядок. Усевшись на переднее сидение, рыжеволосая красотка стала с интересом оглядываться. Вот бывают же такие барышни: забралась в машину к незнакомому провинциальному чудиле под два метра ростом и ничего — в ус не дует. Нет потому что у нее усов! Вертит себе прехорошенькой башкой, ресничками хлопает…
Нам, мужчинам, такая храбрость даже и не снилась… Как там у классика — безумие нашего бесстрашия? Или проще: слабоумие и отвага. Хотя, тупицей она явно не была. Отучилась же как-то, в «Комсомолку» попала… Авантюристка, наверное.
От «Полесья» до Дома Культуры — километра полтора по Советской. Проехали их не спеша, я рассказывал Юговой про знаковые места нашего города и исторические здания — благо их было немного. Она слушала, что-то даже помечала в блокнотике.
Я еле сдержался, чтобы грязно не выругаться, когда увидел на крыльце ДК знакомую стройную фигуру. Да она что, круглые сутки тут курит? Что у нее вообще с легкими, если я, кажется, без сигареты с мундштуком видел ее только голую в душе? Какого хрена эта стерлядь должна тут стоять в этот самый момент?
С другой стороны, глаза Машеньки Май, которыми она провожала «козлик», меня и Зою на переднем сидении, того стоили. Мне казалось, что она сейчас или лопнет от негодования, или ущипнет себя, чтобы убедиться, что это не сон! Я бы тоже охренел, пожалуй: с утра был в ее постели, потом исчез внезапно, а в обед уже рассекает по городу с какой-то рыжей неизвестной!
— Это кто был? — спросила рыжая неизвестная.
— Одна вздорная особа, — откликнулся я.
— Красивая.
— Вздорная, говорю же.
— У вас что-то было? — подняла тонкую бровь Зоя.
— Что, прости? — сказать хотелось совсем другое, типа «не охренела ли ты, подруга, спрашивать такие вещи?», но я сдержался.
— Ой…
Не знаю, на что она рассчитывала, когда я пригласил ее в дом, со всех сторон окруженный строительными лесами, но, кажется, рабочий брезентовый комбинезон, панамка и перчатки стали для нее всё-таки неожиданностью.
— … исходим из того, что советский человек почему-то обязан читать то, что мы написали. Но скажи, Зоя, ты сама читаешь те полотна на целую полосу о трудовых победах и достижениях? С одним-двумя маленькими черно-белыми фото, написанные вязким официальным языком, мелким шрифтом?
Пахло тиной, мутные речные воды плескались о поросшие водорослями опоры полуразрушенного моста, тянуло сыростью и прохладой.