— Ты чего такой грустный, Гера? Отпуск ведь еще не скоро, впереди так много любимой работы! — лучезарно улыбнулся он.
— Вот-вот. Работа любимая, читатели внимательные — что может быть лучше?
— Что — опять? Этот звонил?
Я насторожился.
— Какой — этот?
— Ну, который награжден всеми медалями в мире и читает нас триста сорок семь лет! О! По выражению лица вижу, что да. Он такой полезный дядечка, но меня уже бесит, если честно. Иногда указывает на ляпы действительно дельные, а иногда… Ты представляешь, он мне полчаса рассказывал о том, что тыкву нельзя причислять к бахчевым культурам, поскольку ее родина — Америка, а настоящие бахчевые — это именно дыня и арбуз, так как произрастают в местности, где как раз употреблялась слово «бахча» — в Средней Азии! Это же какой-то кошмар! Вот как мне понять — прав он или нет? Я на биологический факультет звонил, в Гомельский государственный университет, так знаешь, что оказалось?
— Что? — мне правда было интересно.
— Что биологи могут материться не хуже сапожников, а такого понятия, как «бахчевые» в науке вовсе не существует. А еще оказалось, что Тыквенные или Cucurbitáceae — это семейство двудольных цветковых растений, к которым относятся не только арбуз, дыня и тыква, но еще и огурцы! А также переступень, люффа и лагенария. Вот!
— Однако! — только и смог проговорить я, — Мы же не можем материться на своих читателей и публиковать после каждой ошибочки заметки про эти твои кукурибитакеэ, или как оно правильно… А сколько у нас таких въедливых примерно?
— Да человек десять-двадцать, не больше. Остальные вроде как относятся снисходительно к нашим опечаткам… Гера, мы ж вроде стараемся! Ну, вот смотри: я пишу статью, потом ее перечитываю. Потом ее читает шеф, потом — корректоры, потом Арина — перед тем, как в номер давать, и в сверстанной полосе — дежурный по редакции. И всё равно — попадается… И ладно, когда такой Мицкевич или вот эти бахчевые… А как я Сазанца нашего Сазаном обозвал? Вроде опечатка, а вроде и дело ужасающей важности! И нет у нас против этого рецепта…
В это время на кухню зашла, цокая каблучками, Арина Петровна. Свеженькая, аккуратно, в меру накрашенная, в приличном деловом костюмчике, она отлично выглядела, о чем мы со Шкловским не упустили возможности ей сообщить. Она вообще стала выглядеть лучше, когда ее муж — остолоп Гришенька — снова уехал на свои севера.
— Спасибо, ребята, подняли с утра настроение, — разулыбалась Езерская, — А что вы это тут обсуждаете так оживленно?
— Средство от въедливых читателей. Белозору вон этот звонил, который орденоносец.
— А-а-а-а… С месяц слышно не было — и вот опять. Что, Гера, букву перепутал и теперь повинен смерти?
— Грешен, грешен…. Аз есмь червь, а не человек, поношение человеков, — откликнулся я.
А потом мне в голову пришла одна замечательная мысль. Точнее — воспоминание из той, будущей жизни. Я даже рассмеялся от удовольствия.
— Эй, Белозор! Ты чего ржешь-то? — удивился Шкловский.
— И правда, чего смешного? — Ариночка Петровночка принялась осматривать свой костюмчик в поисках причины смеха, даже подошла к зеркалу и проверила макияж.
— Да всё с вами в порядке и даже более чем, товарищ ответственный секретарь. Я придумал средство от таких читателей!
На самом деле это не я придумал, а одни развеселые ребята из конкурирующего коммерческого издания в Дубровице двадцать первоо века, но решение было изящным и остроумным:
— На последней полосе нужно в рамочке мелким шрифтом давать следующее объявление: «Редакция газеты „Маяк“ доводит до сведения читателей, что умышленно вставляет ошибки в публикуемые материалы в рамках конкурса „Самый внимательный подписчик“. В конце подписного года будут подведены итоги соревнования, вручены грамоты и памятные призы». Ну, или что-то в этом духе.
— О! — сказал Даня.
— А мне нравится! — встрепенулась Арина Петровна. — Пойдем к шефу?
— Может — без меня?
— Ну не-е-е-ет, кто у нас в редакции главный чудила?
— Кто? — состроил дикую рожу я.
Езерская фыркнула и, поманив меня пальчиком, снова зацокала каблуками — в сторону кабинета Рубана.
Сергей Игоревич сидел за своим шикарным столом в мягком кресле и хихикал.
— Хи-хи-хи! — его лицо покраснело, он платочком утирал слезы, выступившие в уголках глаз и весь трясся, — Ой, хи-хи-хи…
Даже нас не сразу заметил, а когда заметил — то вдруг принялся грозить мне пальцем и потрясать какими-то фотографиями: