– Ну, понеслось… Защитник вдов и сирот, проповедник добра и справедливости…
– Короче, Агнесс, поможешь мне?
– Да делать-то что? Говори уже, а то тянешь резину, проповедь мне читаешь. Давай тряхнем стариной, что ли.
– Надо заполучить в свои руки такси и проехаться на нем по округе. Я уверен, клиент на нас выйдет.
– А дальше?
– А дальше как пойдет…
Короче, шесть вечера, начинает темнеть. Я выглянул в окно, убедился, что Педру уже здесь, на площади, разговаривает с Кривым Алфонсу, оба возбужденно машут руками, знаете, такой жест – отмахнуть от себя что-то снизу вверх тыльной стороной ладони, что-то ненужное, нехорошее. Наверняка последние события обсуждают. Ну да мне все равно, главное – участники спектакля в сборе. Значит, шоу пора начаться. Занавес!
Агнесс спустилась и уселась на крохотной площадке между лестницей и дверью на улицу. Я наверху взял табуретку, швырнул по ступенькам, она с грохотом и подскоками понеслась вниз. На середине пути табуретки Агнесс заорала. Когда в дверь просунулись любопытные физиономии моих приятелей, их жадным очам предстала такая картина: Агнесс с табуреткой под головой кашалотьей тушей развалилась у подножия лестницы, заняв абсолютно все тесное пространство и задрав ноги, одна ее туфля свисает со ступеньки. На толстом колышущемся животе покоится крошечная розовая сумочка «Версаче». Туша едва шевелится, пытаясь выбраться из капкана, и громко стонет по-английски: «О, моя нога, я сломала ногу, боже, какая боль, помоги мне, Ру… э-э, Гонзу, скорее, я сейчас умру…» – и так далее. Я выскакиваю из своей квартиры наверху с воплем «что? что произошло?», всплескиваю руками, увидев страшное крушение Агнесс, бросаюсь к ней, приговаривая: «Ты не ушиблась?»
Все дружно подняли стонущее тело, потащили его на улицу и усадили в кресло на террасе пивнушки. Кто-то торжественно нес утерянную туфлю, кто-то предлагал вызвать скорую помощь, чтобы доставить жертву коварных ступенек в клинику. Я щупал лодыжку, Агнесс выла пожарной сиреной, корчась и порываясь упасть в обморок.
Нашарив глазами в толпе Педру, я подозвал его:
– Педру, дай мне машину, я отвезу ее в Кинту. Она в клинику не поедет, у нее свой врач, она только ему доверяет.
– Зачем? Твою тетку я сам отвезу… И почему, кстати, она говорит с тобой по-английски?
И тогда, перегнувшись через толстую ножищу, которую до сих пор держал в руках, пристально глядя таксисту в глаза, я сказал вполголоса, чтобы не слышали остальные:
– На самом деле она мне не тетка, она моя мать, приемная. Она вытащила меня из вшивого приюта в Кейпе. Мне было четыре года, я считался полудурком, мочился в постель, ел козявки, размазывал свое дерьмо по стенам и совсем не говорил. Она пришла туда с какой-то комиссией, проверочной или благотворительной, не знаю – молоденькая совсем, но такая уверенная в себе, как королева. Ее занесло в нашу комнату. Воспиталка била меня линейкой по испачканным говном рукам, а я молчал и только все старался дотянуться до ее белого платья. А эта говорит ей: «Вы плохо наказываете непослушных, дайте мне линейку!» Воспиталка и отдала. Тогда Агнесс, взяв линейку, со всего размаха влепила ей по щеке так, что сразу появился красный рубец. Не слушая воплей несчастной дуры, она сунула меня под мышку и пошла к директору приюта. Говорит ему: «Ту, что сейчас придет жаловаться, увольте немедленно, или уволят вас. Документы этого мелкого засранца выбросьте, я забираю мальчишку с собой».
– И что, усыновила тебя?
– Официально нет, выправила мне новое свидетельство о рождении. Она вырастила меня. Могу я что-то сделать для нее сам, а, Педру?
Тот только вздохнул.
– У тебя права-то есть?
– Есть.
– Ладно, сейчас пригоню машину. Только ты побыстрее, мне же еще в столицу ехать со всеми.
– Я успею.
Стонущую Агнесс с трудом усадили на переднее пассажирское, донельзя отодвинутое назад сиденье, кто-то заботливо положил ей на колени утраченную туфлю, кто-то сунул ей в руки бумажный пакет с сэндвичами, кто-то протискивался сквозь толпу, держа над головой ее сумочку, не дай бог забудет. В общем, столпотворение и суета на нашей площади были как на картине Брейгеля Старшего или еще у какого-то русского художника «Боярыня отъезжает в ссылку».