Меня директриса всем представила: «Наша коллега… дойче лерерин, язык и литература… надеюсь, подружимся…» – все, в общем, как положено на новом месте. Училки улыбаются, я тоже, руки пожимаем. И тут дверь открывается, и входит ОН. Я бы меньше удивилась, если бы фрау канцлерин ввалилась в розовом пиджаке. Первый день на этой работе, всего неделя в городе, неделя, как я сюда переехала – и здрасьте-пожалуйте, он собственной персоной передо мной.
Мне было четырнадцать, и я втюрилась в него по самую макушку. Тут удивляться нечему, по нему полшколы вздыхало. Я имею в виду половину девчачьей половины. Хотя… Он умел обаять, очаровать каждого. Даже учителя, все без исключения; даже директор по кличке Геморрой, мужик придирчивый и раздражительный – все его любили: «Энди написал сочинение не хуже нынешних писателей… Энди почти победил на олимпиаде по физике, четвертое место – это очень высокий результат… Энди будет участвовать в городских соревнованиях по многоборью, единственный от нашей школы…» И, конечно, он был красавчиком – высокий, стройный, сильные руки, волнистая пышная челка на пол-лица. Всегда ходил в черных джинсах и черной футболке с какой-нибудь готичной надписью. Вообще-то в школе такое не приветствовалось, но ему молчаливо дозволялось.
Его имя было Анджей Крански, но ему больше нравилось быть Энди, и все, включая учителей, звали его Энди. Они с матерью приехали из Польши в его глубоком детстве. Жили они в квартале за вокзалом среди турок, болгар, сербов и прочих эмигрантов, но ходил он в нашу престижную школу. И как я сейчас понимаю, Энди из кожи вон лез, лишь бы учиться именно здесь, лишь бы вырваться из своего дешевого квартала.
Меня он, безусловно, не замечал. Даже не подозревал о моем существовании. Да и замечать там особо было нечего. Тощая бледная тень, фигура-макаронина без уже положенных по возрасту девичьих выступов. Две спагеттины ног до шеи, и сразу над ними круглые Гарри Поттеровы очки. Остальное несущественно: белобрысые прямые волосы, остриженные «под гребенку» чуть ниже уха, белая, краснеющая от капли солнца кожа, брекеты, слегка загребающая походка. А ведь я старательно вертелась вокруг него. Я даже набралась смелости и записалась в театральный школьный кружок, где он блистал в главных ролях.
Когда я пришла на первое занятие, репетировали пьесу из рыцарской жизни, что-то про короля Артура и его Круглый стол. И вот все расселись на сцене, разобрали свои слова, началась читка. Мне тоже дали маленькую роль пажа, один раз я должна была сказать что-то вроде «о храбрый рыцарь, где твой славный меч?», а второй – обратиться к прекрасной даме, горестно заломив руки: «Увы, герой наш пал в неравной битве!» Ну, как-то так. Героем и храбрым рыцарем, само собой, был Энди.
И вот, значит, мы по очереди произносим свои слова, тут Энди встает и говорит, что все это ерунда на постном масле, что эти давно рассыпавшиеся в прах рыцари никого не волнуют, что ставить надо вещи современные, что у него есть прекрасная пьеса, детектив, многоплановое построение, современные реалии и патати-патата… Препод наш спорить с ним не стал. Сразу предложил прочитать эту пьесу и разобрать. Может быть, она столь прекрасна, как он сказал, и тогда, конечно, давайте ее поставим. И надувшийся от гордости Энди молниеносно раздал всем по экземпляру. Ясен пень, это была его собственная пьеса, просто он не хотел это говорить, а ждал, чтобы все восхитились для начала.
Но не восхитились. Действие стало распадаться, сюжетные линии обкурившимися змеями уползали за горизонт, не пересекаясь, персонажи произносили реплики, повисавшие в пустоте. Сырятина, одним словом. Но Клаус, препод наш, был человеком добрым, ничего такого он говорить не стал, а сказал, что очень интересный материал, надо слегка переосмыслить то и се, усилить вот этого героя, а вот этого можно и вовсе убрать, и нам всем будет интересно поработать в этом ключе… Но Энди и дослушать его не захотел, вспыхнул, руками замахал, мол, мы тут все мастодонты, рабы разлагающейся классики, про современный театр не слыхали ни черта, серость, бездарность, садовники вишневые. Подорвался и ушел. Совсем ушел из кружка. А я осталась репетировать своего пажа-недоноска.
На премьере я ухитрилась перепутать свои две реплики. Сначала прямо в лицо славному рыцарю заявила, что пал он смертью храбрых, а потом потребовала от прекрасной дамы, чтобы она немедленно предъявила мне свой доблестный меч. В общем, это были лучшие моменты в скучном действе. Зал хохотал, а я сомнамбулой бродила по сцене. Уходя, зацепила пристегнутым ко мне бутафорским кинжальчиком задник, и он поехал вслед за мной, предъявляя зрителям переодевавшихся за ним девчонок. Визг и всеобщий восторг.