И вот, наконец, вижу сквозь свое отражение в стекле, тормозит красный «Опель» Энди. Он сам вываливается и, обойдя свою машинюшку, открывает пассажирскую дверь. Явление Мамы. Среднего роста фигуристая мадам, блондинка загорелая, зад обтянут красными леггинсами, сверху курточка молодежная, тоже красная, расстегнутая, капюшон с меховой оторочкой под песца. На грудях, на розовой маечке надпись «Magic moments». И сапожки с опушкой. Красивые такие, коротенькие. Я бы сама такие носила с восторгом упоенья. Стрижечка модная, асимметричная, все на один бок. Ухоженная дама околобальзаковского возраста. Но я смотрела на нее сквозь последний свой щит, сквозь окно забегаловки, как на огнедышащего дракона, который вот-вот откусит мне башку.
Она вошла первой. Я поднялась. Но Мама направилась к соседнему столику, к этому сухостою старому, трансвеститу. Я обалдела. Она что, перепутала нас сослепу, решила, что ее Энди встречается с этой… с этим? Мама, протянув руки и улыбаясь приветливо козлищу спятившему:
– Амалия, дорогая…
Козлище, восстав, скрипуче:
– Тереза, детка…
И давай, перегнувшись через стол, щечками прикладываться. Я стою, челюсть как об колени брякнула, так она там и болтается.
Энди заходит. Ну, думаю, щас тоже на шею козлетону вешаться будет. А тот его по головушке огладил и ласково так, в глазки заглянув:
– Здравствуй, малышок, писюленька моя ненаглядная…
Но Энди маму под локоток и нежно от старикана оттаскивает. В мою сторону.
– Познакомься, мама, это моя подруга Бригитта.
Все положенное по протоколу мы совершили: улыбнулись друг другу лучезарно, щечками потерлись, причмокнув, за руки подержались. Ни дать ни взять счастливое воссоединение семейства после долгой разлуки. Уселись, меню изучили, заказали себе каких-то колбасок и бутылку «рислинга».
Пауза повисла. Ну, думаю, сейчас-то и начнется. Будут меня, сироту, пытать расспросами, где училась, где конфирмовалась. Но нет. Пани Тереза начала мне про сынулю рассказывать. Я услышала еще одну версию туманной юности Энди. В чем-то она пересекалась с известной мне по личным впечатлениям, в чем-то с тем, что он мне поведал, но были и абсолютно новые подробности.
Выяснилось, что среди его дарований главное – писательские способности. Да ладно, Энди – писатель! Я вспомнила мое появление в театральном кружке, пиэсу, которую он нам выкатил, и скандал, который учинил, не получив мгновенного признания.
Пока я пережевывала эту инфу, к нашему столику подрулил допивший свой кофе Амалия. Снова был произведен ритуал объятия-чмоканья-ручканья, и Амалия уплыл прочь с нашего горизонта, надеюсь, навеки. Видя мое неприкрытое недоумение, Энди пояснил, что этот откровенно слетевший с катушек дедок – мамино активитэ̀, она устраивает культурный досуг всякого социально-опекаемого старичья, концерты, танцы, экскурсии, лекции о любви и дружбе и тому подобное. Амалия – один из ее подопечных.
Через час с небольшим наши посиделки закончились. Ну и славно, я, честно говоря, подустала держать спину и лицо. Мы с Энди оплатили счет четко пополам. Пани Тереза небрежно бросила на стол чаевые, три евро мелочью. Я проводила их к машине и долго махала им вслед рукой, утирая скупую слезу. Шучу.
Итак, что мне открылось нового в моем обожаемом Энди.
Он писатель. Нет, не так. Вот как надо: он Писатель. Все, что есть на свете Эндиного – все или с большой буквы, или одними большими буквами. С придыханием. Свято.
В очередную совместную среду я стала потихоньку вытягивать из него сведения. Аккуратненько так, издалеча. Вот, говорю, хочу что-нибудь новенькое почитать. Он так удивленно:
– Почитать? Да ты вообще, по-моему, ничего не читаешь. Я у тебя и книг-то не видел.
Ну, это он зря. Книги у меня есть, целая дюжина. Давно покупаю только те книги – я имею в виду, в бумажном виде, – которыми реально хочу обладать. Чтобы они у меня стояли здесь, на стеллаже, всегда, вечность. А не просто прочитать и забыть. «Просто прочитать» я в электронную книжку закачиваю. С ней удобно, можно на ярком солнце, а можно в полном мраке, и свет включать не обязательно. Но когда Энди приходит, я, естественно, в постели носом в страницу не утыкаюсь, среды и пятницы – не библиотечные дни. Вот он меня с книжкой и не видал ни разу.