– Что, мальчишечка болезный, мелочь по карманам тыришь? Честных фраеров щиплешь?
Я настолько обалдел, что смог только вылупившись в ее прищуренные глаза брякнуть:
– А «лопатник»-то где?
А потом эта ведьма заголосила. Но совсем не то, что я ожидал, не «караул!», не «грабят!» и не «полиция!». Она заорала:
– Руди, мой мальчик! Где ты был все это время? Мы уже похоронили тебя!
На нас стали оглядываться посетители и прохожие. Из кондитерской выскочил хозяин.
– С вами все в порядке, мадам?
Я попытался отпихнуть ее свободной рукой, но она крепко прижимала меня к своей груди.
– Руди, ты не узнал меня? Не узнал свою тетю Агнесс?
Из глаз ее брызнули слезы, теперь она обратилась к месье патисье, а заодно и ко всем любителям уличных происшествий:
– Это мой племянник Руди, мы потеряли его восемь лет назад. Была страшная война на этом… на Ближнем Востоке. Вы знаете, там все время какая-нибудь война, а мой брат – он был дипломатом. И вот мы бежали, мы ехали через пустыню, а тут эти бандиты, стрельба, взрывы… Мой брат погиб у меня на глазах, я была ранена, очнулась в какой-то больнице, кругом были одни арабы. Я просила, я требовала, а они ничего не понимали, ни слова. Где Руди, где мой мальчик? Ничего, ничего… И вот тут… сейчас… это чудо, чудо!
Она нежно поцеловала меня в щеку и зашипела в ухо:
– Сейчас я отпущу тебя, щипачок. Ты можешь бежать и продолжать стричь шерстку с овец, пока тебя не поймают и не закатают на нары года на три-четыре. А можешь остаться, и тогда у тебя появится шанс узнать что-то новое и интересное.
Разумеется, я остался. Хозяин забегаловки, очень довольный, прыгал павианом вокруг нас – этот душещипательный балаган собрал ему еще десяток клиентов, – выкатил нам по чашке кофе и пару пирожных.
– За счет заведения, мадам, за счет заведения…
Мы уселись в самом дальнем уголке террасы. Первым делом она вытащила из только что совершенно пустого кармана, где я ловил золотую рыбку, маленький кружевной платочек, такой слащаво-розовый, девчачий, и стала тщательно вытирать руки, бормоча себе под нос: «Голову мыть надо – волосы сальные, дотронуться противно». Потом спросила:
– Как тебя зовут?
– Руди.
– Хорошо. Тогда я Агнесс.
Вот так мы стали напарниками. Она была аферисткой экстра-класса, но в одиночку не за любое дело возьмешься. Она видела, как я шел за ней, поняла, кто я, поняла, что я один, и решила использовать меня. Пока я охотился за ее деньгами, она сама охотилась за мной, забросила крючок и вытащила меня, трепещущего, на бережок.
Я научился водить все виды транспорта, включая яхту, вертолет и легкомоторный самолет. Когда я спрашивал: «Зачем?» – она отвечала: «Может пригодиться». Когда спрашивал: «Чего ж “Сессна”, чего же не “Боинг” сразу?» – отвечала: «Не пригодится». Она заставила меня изучить пару-тройку единоборств: «Нужно уметь защищать себя и, главное, меня, Руди». А когда я заикнулся об оружии, сказала: «Сходи в тир, возьми десяток уроков и забудь об этом навсегда, у тебя не должно возникнуть соблазна пользоваться этими штуками». Я научился одеваться и сидеть за обеденным столом, как лорд, накрывать этот самый стол, как лакей высочайшего уровня, отличать треченто от кватроченто, рассуждать о японской поэзии Серебряного века и о способах убийства животных на африканских сафари.
И, главное, она научила меня брать информацию отовсюду – из сплетен и разговоров, из передач по телику, научных статей и газет. Собирать, анализировать и использовать в своих целях.
Чего не сделаешь со скуки
Мы подошли уже к моему дому, а живу я как раз над тем безымянным баром. Маленький двухэтажный домик, квартирка на втором этаже продавалась очень дешево, несколько лет никто не хотел ее покупать. Как можно жить, если под окном у тебя с восьми утра и до двух часов ночи горланят? Португальцы не умеют говорить тихо и в трезвом-то виде, а тут хорошо подвыпившие мужики. Но я сказал хозяйке, что туговат на ухо и прекрасно высыпаюсь, хоть из пушек пали, и быстренько выкупил хату. Одна комната, кухня, балкончик размером с пляжное полотенце и кладовка почти три квадрата. Она, кстати, и стала основным моим стимулом, там я устроил себе кабинет. Дикая мысль, что там можно не держать швабры, старые тряпки и сломанные табуретки, а заниматься совсем другими делами, никому не могла прийти в голову.
Взяв бутылку «Лафройга» у Луиша, хозяина бара, мы поднялись ко мне. Но сначала, конечно, пришлось представить Агнесс моим приятелям, дескать, заявилась ко мне тетушка из Англии по линии двоюродного деда, уехавшего в Южную Африку еще при Салазаре. Уже раздухарившиеся и от пива, и от футбола старики, улыбаясь белыми вставными зубами – хвала стоматологии по страховке, – радостно кинулись пожимать ей руки, прикладываться щеками – галантны они были, как гранды. Кто-то, кажется, таксист Педру – почти единственный из моих приятелей, кто еще продолжает работать, хотя ему уже почти семьдесят, – худой, верткий, слегца кривоногий, молниеносно угостил даму стаканчиком дешевого вина. Агнесс приняла его с достоинством Изабеллы Кастильской, получающей контрибуцию с побежденной Португалии.