9
- Он умер, Тони, - еле слышно произносит Лили, сидя напротив Альвареса и теребя листок со словами Ромеро в руках.
- Кто, Лили?
- Тот дедушка, отец Мэнолито.
Лилиан сглатывает ком в горле, думая, что он исчезнет. Он не исчезает уже третий день подряд, с тех пор, как умер дед Аугусто. Лили рассказала ему, что они уже сняли фильм и теперь им нужно заняться монтажом, наложением музыки и подборкой саундтреков. Рассказы девушки о том, как они работают, были своего рода личными дневниками Лили, она чувствовала, как ей, а самое главное, деду Аугусто важно услышать про каждый отснятый кадр, про каждый отработанный день. Для дряхлого и безжизненного старика эти несколько часов, проведенных рядом с Лилиан, превращались в своего рода тайные необходимые совещания с человеком, имевшим прямую связь с историей его сына - Мэнолито. Ведь это Лили написала о нем, она рисовала его, Лили - молодой посланник судьбы, была предначертана Аугусто. Годами он держал в себе обиду и вопросы о смерти сына, не знал, куда обратиться, кому рассказать, и что сделать, чтобы о его ребенке узнали, чтобы люди услышали о его смерти, и не только о ней; он также хотел всем поведать, каким великим был для него его сын, как он самоотверженно занимался корридой, каким он был храбрым и целеустремленным, каким он был красивым и похожим на отца. Мэнолито - был для Аугусто самым лучшим результатом, единственным стоящим деянием, настоящей победой, самым дорогим подарком, другом, подаренным женой, братом, посланным Богом за неизвестные мужчине заслуги, первой и самой крепкой любовью. Смерть Мэнолито сначала схватила его за шею и со всей силой ударила об стену, показав, что она сильнее и быстрее Аугусто, и считаться ни с кем не будет, ни с матерью, ни с отцом мальчика, имея свои собственные на него права. Затем она небрежно опрокинула его на стул, поставленный рядом с подъездом одного из домов в бедном районе Бостона, и несколько раз похлопала по плечу, криво усмехнувшись над мужчиной, как бы объясняя, что злиться на нее не стоит, и идти против нее смысла нет. Эти несколько дружеских ударов по плечу отозвались непосильной болью в сердце Аугусто, всколыхнув этот орган, и заставив сбиться его работу. Смерть оставила мужчину сидеть вот так, со сложенными руками и опущенной в землю головой и задавать всевозможные вопросы про своего Мэно, но уже не всему миру, а самому себе, про себя, не смея тревожить родню и соседей. Об этом даже не показали в вечерних новостях, об этом узнало не больше двадцати людей, не считая родственников из Испании. Почему? По какому праву? Весь мир должен был скорбеть с Аугусто, а мир продолжил жить дальше, кто разрешил всем этим людям есть и спать, идти работать, как ни в чем не бывало? Кто им разрешил смеяться, когда нужно было рыдать? Они все должны были упасть ничком на землю и не двигаться, до тех пор, пока его Мэно не вернется к нему, время должно было остановить свой ход, солнце и луна не должны были сменять друг друга, никто и ничто не имело право на продолжение, ведь Мэно больше не жил.
Но все остальные жили, и он, что было самым поганым, тоже жил, хотя не должен был, и он не знал, что ему делать с каждым вздохом и шагом, сделанным без сына, он не имел на все это прав, так было нечестно. Но он жил, не выходя из дому больше трех лет, Аугусто находился в двух реальностях: вот первая - это та, где с ним его ребенок, он вспоминает все, что делал Мэно с самого рождения, он прокручивает дорогие сердцу воспоминания снова и снова, это словно его любимый бесконечны фильм, который он может включить, когда захочет: на фабрике, в которой он работает, дома за обедом, во время сна, а вот вторая реальность - та, где он один, но он не любит здесь находиться, это невыносимо, чревато очередным инфарктом, эта реальность до боли слепит все его существо, как солнце слепит глаза, он не может существовать в ней дольше нескольких секунд, он постоянно отсюда убегает.
А потом приехала эта девочка, прошлась по этим старым улицам, села возле него и стала разговаривать. Она рассказывала обо всем, объясняла все, что понимала, и пыталась объяснить все то, что пониманию для нее не поддавалось. Делилась своими секретами о сверстниках, и, наконец, поведала тайну о своем фильме, который пишет. Это было словно признание в любви, то, что хочешь сказать первым, но не решаешься, потому что не уверен, думает ли об этом человек напротив также часто, как и ты сам, важно ли это для него? Для Лили Мэно был очень важен, она первая открыла его Аугусто, также как и открыла папку со своими рисунками и стала обласкивать это изображение теми же словами, что и старик: добрый, нежный, талантливый, храбрый, необычный, единственный в своем роде. Ее рассказ звучал как сказка, как история о человеке, которого она давным давно знает, словно сама его родила и воспитала. Поначалу Аугусто долго и упорно добивался от девочки правды, он отчаянно просил ее признаться ему: когда и при каких обстоятельствах она познакомилась с Мэно, почему раньше об этом не говорила, почему молчала и скрывала свою связь с его сыном. Лили стоило немало усилий вбить в седую голову старика, что его сына она не знала, что она просто попала, что ее замысел и его трагедия совпали. Для Аугусто, вечность мучавшегося от тщетных попыток предпринять что-либо после смерти сына, прибытие Лили стало неким подарком судьбы, неким возмездием, которое он столько лет ждал, Ее Величество Справедливостью, запоздало прибывшую в этот Бостонский район. Эта молодая студентка, вечно спотыкающаяся о ровные дороги города, с вываливающимися рисунками из своей папки и кудрявой мальчишеской стрижкой, в цветастых платьях, купленных в детских отделах, это неуклюжее существо, вращающееся вокруг своей оси и никому не мешающее своими намерениями, просто училось, просто холило идеи, одну за другой, год за годом, также как и он лелеял надежду на что-нибудь хорошее, хорошую весть о сыне, хоть тот и умер, на отклик со стороны третьего лица, которое скажет ему: 'Я тоже плачу о нем, Аугусто'. Эта девочка, сама того не осознавая, решила сделать то, что являлось тайной мечтой бедного старика больше двадцати лет, ее источник вдохновения, воплотившийся в фильм, стал тем стержнем, тем копьем, которое Аугусто столько лет мечтал воткнуть в смерть, в те обстоятельства, которые погубили его сына; сценарий Лили был для деда большим и костистым средним пальцем, который он, хоть и поздно, но таки показал смерти, послав ее куда подальше.