Затѣмъ, карабкаясь надъ головами столпившихся зѣвакъ, онъ пробрался къ стѣнѣ, выхватилъ у одной изъ Каріатидъ факелъ, и, вернувшись тѣмъ же порядкомь къ центру комнаты, вскочилъ, съ ловкостью обезьяны, на голову къ королю, вскарабкался еще на нѣсколько футовъ по цѣпи и опустилъ внизъ факелъ, какъ бы разсматривая группу орангъ-утанговъ и все продолжая кричать: "ужь я-то разузнаю, кто они!"
И въ то врвлчя какъ вся нарядная толпа (до обезьянъ включительно) была объята судорожнымъ смѣхомъ, шутъ внезапно издалъ рѣзкій свисть, цѣпь быстро взлетѣла вверхъ футовъ на тридцать, увлекая за собою испуганныхъ и бьющихся орангъ-утанговъ и заставляя ихъ висѣть въ пространствѣ между косымъ окномъ и поломъ. Что касается Гопъ-Фрога, онъ, карабкаясь по цѣпи, пока она поднималась, все еще сохранялъ свое прежнее положеніе относительно восьми замаскированныхъ и все еще (какъ будто ничего не произошло) онъ продолжалъ устремлять къ нимъ факелъ, словно пытаясь разсмотрѣть, кто они.
Всѣ присутствующіе были такъ изумлены этимъ внезапнымъ подъятіемъ вверхъ, что на минуту въ чертогѣ во царилось мертвое молчаніе. Оно было нарушено совершенно такимъ же глухимъ рѣзкимъ царапающимъ звукомъ, какой раньше привлекъ вниманіе короля и его совѣтниковъ, когда въ лицо Триппеттѣ было выплеснуто вино, но теперь уже не могло быть вопроса, откуда исходилъ этотъ звукъ — это карликъ скрипѣлъ и скрежеталъ своими клыкообразными зубами, между тѣмъ какъ ротъ его покрылся пѣной, а глаза блистали сумасшедшею яростью, устремляясь къ приподнятымъ лицамъ короля и его семи сотоварищей.
"Ага", выговорилъ, наконецъ, разсвирѣпевшій шутъ. "Ага! я начинаю узнавать, что это за публика!" и, дѣлая видъ, что онъ желаетъ посмотрѣть на короля хорошенько, онъ поднесъ факелъ къ его льняному покрову, и мгаовенно брызнули струи яркаго огня. Менѣе чѣмъ въ полминуту всѣ восемь орангъ-утанговъ пылали ослѣпительнымъ пламенемъ, среди криковъ толпы, которая, будучи поражена глубокимъ ужасомъ, смотрѣла на нихъ снизу и не имѣла возможности оказать имъ хотя бы малѣйшую помощь.
Наконецъ, огни, быстро увеличвваясь въ силѣ, принудили шута вскарабкаться выше по цѣпи. И когда онъ сдѣлалъ это движеніе, толпа опять на краткое мгновеніе погрузилась въ безмолвіе. Карликъ воспользовался удобнымъ случаемъ и снова заговорилъ:
"Теперь я отлично вижу, что это за публика. Это великій король и его семь совѣтниковъ — король, которому ничего не стоитъ ударить беззащитную дѣвушку, и его семь совѣтнивовъ, которые подстрекаютъ его на оскорбленіе. A что до меня, я просто шутъ — Гопъ-Фрогъ, и это моя поелѣдняя шутка."
Благодаря сильной воспламеняемости льна и смолы, дѣяніе мести былъ окончено, едва только карликъ договорилъ свои послѣднія слова. Восемь труповъ висѣли на своихъ цѣпяхъ, почернѣлая масса, вонючая, гнусная, неузнаваемая. Калѣка швырнулъ въ нихъ свой факелъ, проворно вскарабкался къ потолку, и скрылся въ косомъ окнѣ.
Думаютъ, что Триппетта, находясь надъ сводомъ зала, была соучастницей своего друга въ его жестокой мести, и что оба они бѣжали на родину, ибо никто ихъ больше не видалъ.