Олег хмыкнул:
— Видал я их программы… Остаток жизни прожить под чужим именем с чужой биографией? Ради того, чтобы кто-то смог сделать свою политику более эффективной? Или ради того, чтобы один продажный политик сменил другого? Обойдутся…
Еще несколько часов назад бывший опер не представлял себе масштабов нависшей над его другом опасности. Хотя почему только над другом? Для людей, сумевших организовать ракетный обстрел в самом богатом месте помешанной на безопасности Америки, не составит труда убрать с дороги и журналиста, и хозяина автомастерской. Да и за гениальным программистом дело не станет. Причем сделают все тихо и незаметно. Если дело обстоит именно так, как рассказал Денис, опасность угрожает и ему, Олегу. И его семье. Не говоря уж о Зинчуке.
— Ты когда со Славиком в последний раз связывался? — спросил Денис, подумав, вероятно, о том же, что и Куприянов.
— Со вчерашнего дня не видел, — отозвался Олег. — Позвони ему.
Домашний телефон Славика не отвечал. Молчал и мобильный.
Бывший опер и журналист, которым в голову пришла одна и та же мысль, озадаченно уставились друг на друга.
— Приехали…
Пока Славик был занят работой, он не отвечал на телефонные звонки. Если бы Денис догадался и вышел в Интернет, то Славик по интернет-мессенджеру сообщил бы ему, что с ним все в порядке. Но Денис не догадался, а тратить время на звонки Славик не мог.
Закончив работу, Славик поспешил к друзьям.
Тяжелый мощный «майбах» лавировал между забившими улицы машинами, опасно протискивался в каждую свободную щель, рискуя остаться без боковых зеркал, и с ревом вырывался вперед на светофорах, оставляя далеко позади возмущенные гудки клаксонов. Стиль вождения Славика был довольно своеобразным, приобретенным не на улицах города, а в компьютерных автогонках.
Прикольно!
Предыдущие несколько часов Славик работал с такой интенсивностью и напряжением, каких давно уже не испытывал. Нужно было не только без единой ошибки написать довольно сложную программу, но и проверить программные модули, присылаемые ребятами из Черкасс. Ни времени, ни возможности отладить программу у них просто не было. Как, вероятно, не будет и возможности попробовать ее в работе еще раз.
Внутренности автомобиля вызывают священный трепет у заглянувшей под капот старушки с Малкольм-стрит, но автомеханик, отлично представляя, как там все устроено, без страха откручивает болты и находит неисправность. Так и для Славика все компьютерные таинства таковыми вовсе не являлись. Слова, изображения, сложнейшие вычисления были всего лишь потоком нулей и единиц, логика обработки которых не изменилась со времен Норберта Виннера.
Славик знал, куда и к кому отправился на встречу Денис. Когда Казаренко говорил по видеофону, ему удалось отследить звонок и даже перехватить последние секунды разговора и, как и Денису, узнать собеседника опального политика.
Все остальное было делом техники.
В мире, опутанном проводами, сохранить что-либо в тайне невозможно. Цифровой сигнал от видеофона в особняке Казаренко, тоненький ручеек нулей и единиц, поступал вместе с ручейками от других пользователей к провайдеру, фирме, предоставляющей услуги связи в Новато. Оттуда, не смешиваясь друг с другом, ручьи перетекали к региональному провайдеру. В зависимости от пункта назначения, а также загруженности коммуникационных линий, региональный провайдер в Сан-Франциско сортировал ручейки и направлял дальше. Тот поток, что интересовал Славика, перетек по цепочке Сан-Франциско — Даллас — Париж и наконец поступил к провайдеру в Киеве, а оттуда — на видеофон адресата. Тут ручеек нулей и единиц преобразовался в звук и изображение.
Незаметно, но надежно подключившись к серверу провайдера в Сан-Франциско, Славик получил возможность видеть и слышать все, что видел и слышал в своем особняке Казаренко.
И отправлял сигнал обратно на Украину, где его принимали ребята в Черкассах, на плечи которых было возложено осуществление второй половины в спешке разработанного плана.
Ребята напряглись и с задачей справились.
Славик Зинчук был моложе своих друзей, Дениса и Олега. В отличие от них он вырос в другом, уже изменившемся государстве и не боялся того, что пугало их. В его семье не рассказывали о репрессированных родственниках, он уже не застал кухонных разговоров о политике, и никого из однокурсников не отчислили из университета за чтение «крамольных» книжек.