— Вы меня извините, — прервал его Денис, ругая себя за то, что не удержался, — но и кухарка, и дворник — это граждане государства и вправе высказывать свое мнение — высказывать его демократично, и мнение это должно приниматься государством во внимание. А по поводу сегодняшнего дня, так, еще раз извините, люди уже устали жить верой в светлое будущее, которое им обещали очень давно. Человек и должен жить сегодня. Сегодня любить, сегодня рожать детей, растить их, давать им образование. Люди сегодня должны получать достойную заработную плату, знать, что у них будет обеспеченная старость. Это и есть жизнь. Им, кто сегодня живет, не до размышлений о следе в истории.
Ляшенко приподнял брови, словно не понимая, чего журналист от него хочет.
— Я и не возражаю! — чуть повысив голос, сказал он. — Я говорю не об общей массе населения, а о политиках! Посмотрите с этой точки зрения. С точки зрения руководителя государства! Кто сейчас винит Петра в гибели сотен тысяч крестьян? Нет, помнят только про окно, прорубленное им в Европу. Что мы знаем о Меншикове, светлейшем князе? Сподвижник, помощник, единомышленник. А про то, что ворюга был редкостный, кто помнит? Кто помнит, сколько раз Богдан Хмельницкий метался между Польшей и Россией и скольких при этом погубил и предал? Кто через двадцать лет вспомнит, что, для того чтобы свернуть голову Саддаму Хусейну, Буш воспользовался фальшивкой?
Денис хотел было возразить, но благоразумно промолчал. А Ляшенко продолжил:
— Нельзя, невозможно судить о делах политика, руководствуясь законами, по которым живут все остальные. Они живут в данную минуту, а политик работает на десятилетия, если не на века. Да, я причастен к продаже оружия в Ирак. Но кроме денег мы получили информацию о том, что люди Чивокуна почти договорились о продаже сырья для «грязных» бомб и благодаря этому сорвали им эту сделку. Мы поступили, по-вашему, скверно? Вас больше бы устроило, если бы на Манхэттене кроме пыли от рухнувших небоскребов выросли ядерные грибы? Чего же вы молчите?
— Не нравится мне такая арифметика, — пробормотал Денис, потеряв охоту полемизировать с кандидатом в президенты.
— Да бросьте вы, Гребски! Не будьте чистоплюем, нельзя разгребать кучи дерьма и при этом оставаться в белых перчатках. Я же читал оперативку на вас. Вы, не поморщившись, грохнули не то пять, не то шесть человек. И не оттого, что вам так захотелось, — они мешали вам достичь цели, по сравнению с которой их жизни показались вам пустяком, разве не так?
— Не так! — возразил Денис. — Я защищал свою жизнь!
— Это ваше личное и весьма субъективное мнение, — со снисходительной усмешкой сказал Ляшенко. — Объективно же все выглядит иначе…
— С вами трудно спорить, — вынужден был признать Денис, отчасти еще и оттого, что не испытывал ни малейшего желания втягиваться в полемику.
— Со мной не следует спорить. Я прав, — категорично заявил Ляшенко. — Я знаю, почему вы не отдали документы Чивокуну.
— Интересно, почему? — произнес Денис, стараясь, чтобы собеседник не услышал язвительности в его голосе.
Ляшенко указал на него пальцем:
— Вы поняли, что он сможет меня свалить, и испугались. Вы испугались взять на себя роль судьи, роль, которую в отношении политика может взять на себя только история, но не человек. Вы умный человек, Гребски. Вы поняли, что, если не я, президентом станет бывший уголовник. Как самые верные жены получаются из бывших проституток, так самые старательные охранники — из бывших преступников.
— Ну, — Денис не смог удержаться, чтобы не возразить, — это заблуждение, пущенное в мир Бальзаком, Куприным, Ремарком и кем-то еще… Из бывших проституток не выходит хороших жен. Блядь она блядью и остается!
Ляшенко уперся в него взглядом:
— Это только подтверждает мою мысль! — Он на мгновение запнулся. — Ну да, конечно… Будучи умным человеком, вы сообразили, что с президентом-уголовником Украина скоро превратится в легко управляемую авторитарную… зону. А вы этого не хотите, как и всякий здравомыслящий человек. Ведь не хотите же?
— Не хочу, — признался Денис.
— Ну и слава богу, — сказал Ляшенко. — Вы мне нравитесь, Гребски. Когда закончится вся эта кутерьма с выборами, я вас приглашу к себе и мы вспомним этот ночной разговор в столице республики «Шериф». У вас тут есть что-нибудь выпить?
— Найдется. Сейчас принесу, — сказал Денис.
— Не утруждайтесь. — Ляшенко коротко распорядился, и через секунду охранник уже тащил на подносе бутылку коньячного спирта и две наполненные рюмки. С бутылкой и рюмками все было понятно, но вот где он умудрился раздобыть поднос, для Дениса навсегда осталось загадкой.
— Ну, давайте, — сказал Ляшенко и залпом опрокинул рюмку. Денис последовал его примеру.
— Вы хорошо поработали, — отдышавшись, сказал кандидат в президенты. — В самом деле хорошо. Вы, прямо скажу, много мне крови попортили.
— Надо признаться, — сказал Денис, — вы мне тоже.
Ляшенко рассмеялся и протянул руку.
— Все хорошо, что хорошо кончается. До Кишинева отсюда ближе, чем до Киева, в аэропорту вам забронируют билеты. С визами и прочей ерундой проблем не будет, я распоряжусь. Возвращайтесь в свои Штаты.
Рукопожатие у кандидата в президенты было коротким и твердым. Хорошее, мужское рукопожатие. Отработанное.
Когда за Ляшенко и его людьми закрылась дверь, Марина выглянула из кухни. Глаза у нее были круглые.
— Вы чего так орали? Я уж думала, нам тут конец, — кокетливо изображая притворный ужас, сказала она, потом улыбнулась. — Этот тип с пистолетом сидит напротив меня, пистолетом поигрывает да анекдоты рассказывает. Я чуть со страху не умерла.
Денис подумал, что, скорее всего, слушая анекдоты, Марина примеривалась, как бы поудобнее выхватить у охранника его пистолет, если события начнут развиваться непредсказуемым образом. Однако не счел нужным упрекать ее в обмане. Хочется ей выглядеть испуганной и беззащитной, пусть считает, что он поверил. Он вытер со лба пот и вздохнул.
— Да так, немножко о политике поговорили, спирту выпили. А потенциальные президенты, они всегда так: чуть выпьют и давай орать… Ну, вот и все, Маринка, мы свободны и можем убираться на все четыре стороны.
— Да-а? — недоверчиво протянула Марина. — А как…
Она не успела договорить, потому что в дверь опять постучали. Марина встревоженно взглянула на журналиста:
— Что-то забыли? Или…
Договоры договорами, слова словами, а на всякий случай Денис подхватил со столика пистолет, возвращенный на место охранником кандидата в президенты, и, спрятав его за спину, распахнул дверь.
На пороге стоял улыбающийся Роман Толоконников.
— Вообще-то у меня свой ключ есть, — сообщил он. — Но неудобно как-то. Не ожидали?
— Что-то ты припозднился, — сказал Денис. — Проходи. У нас сегодня день открытых дверей. Марина, это мой старый друг и сын хозяев этой квартиры… Раздобудь ему чистую рюмку. Пить будешь, Роман?
— А куда я денусь? — Толоконников пожал плечами. — Раз опоздал, значит, опоздал. Как я мог успеть, если Ляшенко к тебе на вертолете из Киева рванул, а мне пришлось из Одессы на машине? Хорошо, я его церберов у подъезда увидел, а то была бы та еще встреча. Как я понимаю, для моего патрона у тебя уже ничего не осталось?
— Неправильно понимаешь. — Жестом фокусника, Денис вынул из кармана компакт-диск. — Будешь смотреть?
— Спрашиваешь! Ты же знаешь, какой я любопытный.
Толоконников быстро вставил диск, погрузился в чтение. Несколько минут он просматривал документы молча, потом уже перестал себя сдерживать, и последующие полчаса комната оглашалась его восклицаниями. Наконец Роман повернулся к Денису и Марине, хлопнул себя по коленкам.
— Это же… это же… Бомба! — подбирая слова, произнес он. — Этим можно засадить Чивокуна до конца дней в любом государстве. Стоя в землю закопать и террикон сверху насыпать. Ляшенко тебя за это озолотить должен!