— А нельзя посмотреть, как местные работают?
Олег раздумывал недолго, позвонил своему приятелю журналисту, с которым Степан Игнатьевич познакомился на вечеринке, устроенной Олегом по случаю приезда отца, и тот не просто организовал экскурсию в полицейский участок, а устроил встречу полицейских с ветераном милиции.
Приехав вместе с Денисом Гребски, Степан Игнатьевич никак не ожидал, что его проведут в большую комнату, заполненную свободными от смены полицейскими, и ему придется рассказывать о своей службе в милиции со всеми подробностями, да еще и отвечать на множество вопросов любопытных заокеанских коллег. Английским языком Куприянов владел на уровне «хай-бай, да сенька-бери-мяч», но журналист переводил замечательно, и уже через пять минут старый опер полностью забыл про языковой барьер. Потом Куприянова сфотографировали в окружении его американских собратьев — белых, желтых, черных, и на следующий день эта фотография с информацией о встрече появилась в местной газете «Сан-Франциско кроникл», несколько экземпляров которой Куприянов не без гордости аккуратно уложил на дно чемодана.
Остаток того замечательного дня Степан Игнатьевич провел в местном «убойном» отделе, общаясь с детективами при помощи журналиста, а когда тот был вынужден уйти, уже и без него. И даже на происшествие с ними съездил, по его мнению, чистейшую «бытовуху» — жена-китаянка черного мужа из его же пистолета положила, застав в постели со своей подругой. «Совсем как у нас, — подумал Куприянов, — только с пистолетами у нас посложнее, наша баба забила бы обоих скалкой».
Смена его новых приятелей детективов закончилась, но не закончились разговоры. Взаимопониманию и укреплению интернациональной солидарности ментов всех стран способствовала привезенная с Украины литровая бутыль «буряковки».
Сын забрал слегка захмелевшего отца из компании детективов уже в четвертом часу утра.
— Ты понимаешь, Валерка, — делился впечатлениями Степан Игнатьевич, — они все на машинах! У каждого детектива машина! Им не надо дежурку упрашивать, чтобы отвезли на происшествие, бензин клянчить у завхоза. Сел и поехал! И что характерно, никто не спрашивает — куда! Главное — раскрываемость. Раскрываемость хорошая — значит и работник хороший. А спортзал прямо в райотделе?! Чтобы, если все тихо, люди могли спортом заниматься… И тир, чтобы стрелять не разучились. А компьютеры у всех… Да что там компьютеры, ты бы в сортир к ним зашел… Чистота, ароматы цветочные, и что характерно — никто мимо очка не промахивается… Нам бы такие условия, так раскрываемость была бы сто двадцать процентов… И еще… у них в городе перед моим приездом как раз происшествие случилось… Офицера убили. Придурок какой-то машину угнал, а потом, когда его в угол загнали, из автомата… Ну и не уберегся один… Жалко мужика. Но я не потому об этом рассказываю, а потому, что офицер этот — первый погибший на посту полицейский за десять лет! Это в Сан-Франциско! А мы с тобой сколько ребят схоронили, от руки всяких отморозков погибших… То-то и оно…
Все это вспомнилось Валерию потому, что Олег позвонил из-за океана не просто чтобы справиться о здоровье родителей и делах самого майора Куприянова, а с просьбой. Голос у него был очень напряженный и усталый. Если у Олега такой голос, значит, дела серьезные начинаются. Да и историю он, хоть и коротко, но рассказал занятную. Круто у них там с журналистом заварилось. Подключаться надо…
Куприянов с сожалением глянул на блестевшую испариной бутылку пива, на готовую к растерзанию, исходящую жиром тарань, вздохнул, убрал все в холодильник до лучших времен, которые, как он думал, наступят скоро. Снял со стула висевшую на спинке кобуру с пистолетом, привычно надел, сдернул с вешалки кожаный пиджак.
Ядовито-желтая «таврия», угловатая родственница всем известного «запорожца», верно служила оперу уже пятнадцатый год. Дочка в последнее время стеснялась появляться среди сверстников на столь непрестижной машине, но майора юркая, пофыркивающая сорокапятисильным движком машина вполне устраивала. За годы ее практически безотказной службы на благо семейства Куприяновых он уже смирился с тем, что ну никак она не была рассчитана на водителя ростом метр девяносто… Но что делать! Если не берешь взяток с залетевших в камеру «братков», не присваиваешь золотишко, обнаруженное на месте преступления, не приторговываешь изъятыми наркотиками — на зарплату начальника «убойного» отдела приобрести приличную машину очень и очень проблематично.
И сейчас, когда «таврия» шустро глотала километры ночного шоссе, Валерий, до предела отодвинув сиденье назад, привычно забросил в рот незажженную сигарету, поскольку в очередной раз бросал курить, и стал прокручивать все сказанное Олегом. До Белой Церкви, где на даче, а проще говоря, в купленном по случаю обычном доме с участком в двадцать соток, жили родители, езды было без малого два часа.
— Денис — мужик серьезный, — произнес Степан Игнатьевич, когда Валерий закончил рассказ. Слушал он молча, не перебивая. Немного помолчал, раздумывая, и продолжил: — Да и Олег из-за ничего шуметь не станет…
— Ну да, — согласился Валерий. — Помогать надо, чем можем… Отпечатки я завтра по базе пробью… Агентуру выдерну, может, кто и слышал, что с нашим смотрящим происходит. Специально я не интересовался, а так вроде не было вестей об его отсутствии…
Степан Игнатьевич посмотрел на сына, сказал:
— Есть у меня человек… погоняло — Белесый… Он при Явно лет десять состоит. Не то чтобы друг-приятель, но и не шестерка какая… Если не правая, так левая рука, точно…
— В каком смысле — «есть у меня»? — решил уточнить Валерий.
— На связи у меня был… — не без доли гордости признался бывший оперативник, — ценную информацию сливал…
— Серьезно? — удивился Валерий. — Ты его передал кому-нибудь, когда ушел?
Старый опер усмехнулся:
— Не стал бы он ни с кем работать. Наши это были дела, обязан он мне был очень… Я-то с таким агентом работал аккуратно, а кто знает — к кому бы попал… Не передавал я его, уничтожил агентурное дело…
— Ну не мне судить, батя, — развел руками Валерий, по себе зная, какое это тонкое дело — работа с агентурой из уголовной среды. — Ты можешь с ним поговорить? Нам надо выяснить, действительно ли это Явно с журналистом в Сан-Франциско общался или кто другой под него косил…
Степан Игнатьевич прикрыл глаза, словно представляя себе физиономию Явно, которого он прекрасно знал, допрашивал, арестовывал, выпускал за недоказанностью и даже один раз все-таки «закрыл» на восемь лет за разбойное нападение.
— По приметам, что Олег тебе назвал, — похож… — сказал отставной опер и, словно читая ориентировку о розыске преступника, добавил: — На вид семьдесят-семьдесят пять, сухощавый, рост метр шестьдесят пять, лицо интеллигентное, глаза голубые, почти бесцветные, резко выраженные носогубные морщины… Брови густые, крупный, чуть висловатый нос, четко выраженный подбородок. Особые приметы: на груди татуировка в виде профилей вождей мировой революции… на ягодицах…
— Батя-я, — укоризненно протянул Валерий.
Степан Игнатьевич ухмыльнулся довольно:
— Дай-ка мне свою игрушку, — указал на мобильный телефон сына, — попробую пару номеров…
— Так я же вам мобильник купил, чтобы вы пользовали! Где он?
— Да мать твоя куда-то заныкала, все минуты экономит…
Улыбаясь, Валерий подал отцу мобильный телефон. Степан Игнатьевич набрал номер, не заглядывая ни в какие блокноты или записные книжки. И, к удивлению Валерия, дозвонился с первого раза.
— Белесый, вечер добрый, — вежливо сказал Степан Игнатьевич. — Узнал?
Громкость в майорской трубке была достаточная, так что он хорошо слышал весь разговор.
— Признал, Иваныч, признал… — раздался глуховатый голос на фоне бойкой музыки, женского визга и неразборчивых мужских голосов.