Степан Игнатьевич — «Иваныч» — усмехнулся:
— Ну и слава Богу, что не перестал узнавать…
— Так давненько знакомы же! — без энтузиазма сообщил Белесый.
— И я про то, давненько знакомы, связи терять некрасиво… в нашем-то возрасте… — наставительно напомнил Куприянов.
— Да я тебя лет на десять помоложе буду, Иваныч, — наигранно возмутился его собеседник.
— Помню, что моложе… Но у тебя год за два… хе-хе… — улыбнулся Степан Игнатьевич, подмигнув сыну. Прикрыл мембрану ладонью, пояснил: — Там еще вода плещется… В бане он, что ли?
Валерий пожал плечами, а собеседник отца отчетливо хмыкнул:
— Тогда я тебя лет на тридцать старше получаюсь… Надо чего?
— Ну, естественно, не о здоровье справиться звоню, ты уж извини за откровенность, — посерьезнел бывший опер. — Базар есть, потолковать надо…
— Так ты вроде не при делах… — после минутной паузы проговорил Белесый.
Настала очередь Степана Игнатьевича хмыкнуть:
— Я-то не при делах. А ты тоже на пенсию вышел?
— Бывших воров не бывает, на… — Он, видимо, хотел по привычке назвать бывшего полковника «начальник», да во время остановился, — …Иваныч.
— Ну, так и бывших оперов тоже…
— Понял, — коротко ответил Белесый. — Я тут с ребятишками своими в баньке… Слышь, девок гоняют, жеребцы…
— Слышу-слышу, — подтвердил Степан Игнатьевич, спросил: — И что?
Белесый, как бы размышляя вслух, проговорил негромко:
— Так я думаю, может, тебе сюда подвалить… или западло? Биксу бы тебе подогнали…
— Базар серьезный, — сообщил бывший опер, под насмешливым взглядом сына игнорируя приглашение, — а у тебя там гульба.
— Дело говоришь, — согласился его собеседник и предложил: — Ты же где-то в Белой Церкви обитаешь, так давай и встретимся… посередине… По дороге на Киев, в Василькове, там на въезде — заправка, а при ней армянин шашлыки жарит… Кабинет там имеется отдельный. Хорошее место, если что перетолочь.
— Знаю. Ашот Аракелян, он же Арарат, — проговорил Степан Игнатьевич. — Когда ты там будешь? Я смогу подъехать минут через пятьдесят…
Белесый прикинул что-то, вздохнул:
— Ну, так придется девок оставить… Через час буду. Один приедешь?
Услышав вопрос отцовского собеседника, Валерий отрицательно покачал головой и яростно прошептал:
— Со мной! Только со мной!
Степан Игнатьевич поразмыслил и сообщил:
— Сын будет за водителя.
— Который майор из «убойного»? — без удовольствия спросил собеседник.
— Он самый.
— Ну да ладно, — недовольно откликнулся Белесый. — Все. Увидимся.
Минули те времена, когда на обочинах дорог стояли ржавые шашлычницы с тлеющими углями, а над нанизанным на шампуры лучше-не-знать-чьим мясом помахивал картонкой уроженец Кавказа, то ли способствуя приготовлению, то ли мух отгоняя.
В протоколах тогда писали — «лицо кавказской национальности», как будто может быть национальность уральская или западно-сибирско-низменная… Но так уж сложилось.
Шашлычная «Ахтамар» выглядела очень привлекательно. Видно было, что потрудился над ней не только хороший архитектор, но и строители работали на совесть. Словно перенесенная из старого Еревана, отделанная розовым, доставленным из Армении туфом, она привлекала внимание, и, даже если народу не нужен был бензин, который предлагался на расположенной метрах в пятидесяти заправке, путешественники останавливались часто.
А иные, таких было немало, приезжали из города нарочно.
Бизнес у Ашота, известного среди своих как Арарат, шел хорошо. В конце семидесятых Ашот Аракелян был директором ресторана в Ереване. Должность по тем временам хлебная, дающая не только хорошую сытную жизнь, но и связи.
Вот эти связи и подвели Аракеляна.
Один из приятелей, работавший на Ереванской обувной фабрике, вернувшись из командировки в столицу Украины и кушая вкусно в ресторане у Аракеляна, рассказал, что сапоги их фабрики пользуются в Киеве бешеным спросом. «Представляешь, ара, тут они 52 рубля, а там по 150 продаются!» Слово за слово, и вот уже готова, как потом указывали в приговоре, «преступная группа».
Все было очень просто. Аракелян давал деньги, приятель с фабрики закупал сапоги, гонец отвозил их сотнями пар в Киев, где они успешно и быстро реализовывались.
Сейчас такую незамысловатую схему назвать бизнесом язык не повернется, а тогда…
Получил Ашот восемь лет за спекуляцию в крупном размере. Суд проходил в Киеве, и отбывать наказание он отправился в колонию под Винницей, где получил кличку «Арарат» и приобрел несколько иные, но тоже небесполезные связи. Отсидел от звонка до звонка, откинулся в 1986 году, как раз тогда, когда задрожала и стала разваливаться империя.
На родину Арарат возвращаться не стал, огляделся, открыл кооперативную шашлычную, со временем превратившуюся в ресторан «Ахтамар», женился на пышнотелой и круглолицей блондинке. Приобретенные на зоне знакомства позволили не беспокоиться о «наездах» всякой шушеры в золотых цепях и спортивных костюмах «Адидас» производства Подольской швейной фабрики.
Так и продолжал бы богатеть раздобревший Арарат, радуясь наступившей свободе предпринимательства, не случись проехать по той дороге машине, в салоне которой скучал мужчина с депутатским значком на лацкане дорогого костюма. И не случись тому мужчине глянуть в окно и увидеть название ресторана.
— Черные? — удивился мужчина. — А кому платят? Непорядок.
Название осталось прежним, но делиться Арарату все же пришлось.
Молодые хорошо одетые люди с документами официальных инстанций простым и доступным языком объяснили господину Аракеляну, что в придорожном ресторане тяжело, почти невозможно соблюдать ужесточившиеся с приходом демократии санитарные нормы и обеспечивать противопожарную безопасность, да и сама трасса после ремонта и спрямления должна пройти в аккурат посреди заведения…
Арарат долго не раздумывал. На родном кавказском, русском и украинской мове проклял тот день, когда так не вовремя посмотрел в окно мужчина с депутатским значком на лацкане, и обреченно спросил:
— Сколько?..
— Место тут тихое, приличное, — сказал Степан Игнатьевич. — Для разговоров подходящее, как правильно подметил Белесый…
— Буду иметь в виду, — кивнул Валерий, припарковывая машину, которая выглядела гадким утенком в стаде белых, черных, металико-серебряных и даже ярко-красных лебедей. — Прямо выставка достижений мирового автомобилестроения…
У дверей стоял крупный мужчина лет тридцати, судя по сплюснутым ушам, бывший борец, в костюме, в котором запросто можно было бы идти на любой светский раут. Он сдержанно поприветствовал гостей, открыл тяжелую дверь, и отец с сыном оказались внутри. Камень, кованые и чеканные украшения, благородное дерево…
В зале было несколько незанятых столов, но вынырнувший откуда-то хозяин радостно всплеснул руками и произнес с заметным акцентом:
— Степан Игнатьевич! Дорогой! Рад вас видеть!
Старый опер хмыкнул насмешливо:
— Последняя наша встреча стоила тебе много нервов и два месяца в СИЗО…
— Ну так не доказали же ничего, — не теряя жизнерадостности, сообщил Арарат, глянул на Валерия: — Вылитый отец! Ваш уважаемый папа имел желание закрыть меня за скупку краденых бриллиантов, к которым я не имел ну никакого отношения… Но я не держу на него зла, ошибки случаются. Главное, что следствие разобралось и меня выпустили.
— Ну и славно, — согласился Валерий, оглядывая зал.
Арарат поспешно тронул Степана Игнатьевича за рукав, указал в сторону двери, прикрытой от зала тяжелой шторой:
— Наш общий друг ждет вас в кабинете. Шашлычок будет через две минуты. И коньячок тоже… настоящий армянский… двадцать лет выдержки…
Среднего роста, плотный, просто, но дорого одетый, Белесый сидел за крепким деревянным столом, вальяжно откинувшись на спинку удобного стула, отламывал кусочки лаваша и закидывал в рот вместе с веточками петрушки. Увидев вошедших, поднялся не торопясь, протянул руку Степану Игнатьевичу, которую тот пожал.