Старый «кадиллак», последние минут десять следовавший за ним, тоже пересек двойную сплошную и совсем уж в нарушение всех правил припарковался напротив пожарного гидранта. Из машины никто не вышел.
Денис поправил зеркало, рассматривая водителя и еще двух крупных парней, сидевших в «кадиллаке». Смуглые и черноволосые парни, без сомнения, были выходцами из Мексики или другой страны Латинской Америки. Они старательно не смотрели в его сторону, но была в их позах определенная неестественность, и это настораживало. Гребски хотел посидеть в машине, собраться с мыслями и придумать какой-нибудь финт, чтобы оторваться от «хвоста». В том, что это именно слежка и именно за ним, он уже не сомневался. Но тут к ресторану подрулил туристический автобус, похожий на огромный аквариум, и из его дверей посыпались жизнерадостные старушки и старички. Озираясь и восторженно лопоча, они принялись фотографировать океан, котиков и друг друга с таким энтузиазмом, словно это было последнее задание, которое они должны выполнить на грешной земле перед отправкой в рай.
Гребски улыбнулся. Но вовсе не потому, что ему понравились бодрые пенсионеры. Аквариум на колесах надежно блокировал «кадиллак», и тот мог выехать на дорогу только после того, как автобус сдвинется с места. Судя по туристам, ходко отправившимся осматривать музей и любоваться океаном, и флегматичной физиономии вознамерившегося вздремнуть китайца-водителя, стоять автобусу тут предстояло не менее часа.
Денис сдал назад, развернулся и погнал машину по Гири. Краем глаза успел заметить, как пассажиры «кадиллака» выскочили из салона и подбежали к двери водителя автобуса. Денис еще раз улыбнулся и включил музыку.
Машину он оставил на кольце, в центре которого возвышался обелиск, обозначающий своей каменной фалличностью географический центр Сан-Франциско, и к дому Заиньки пошел пешком. После маленького инцидента с мексиканцами настроение у него поднялось и вроде как даже охотничий азарт проснулся, наполняя тело жаждой движения.
В этот раз он не стал звонить в бронзовый колокольчик и заглядывать в окна, а сразу направился к гаражу. Зоя часто забывала закрывать его. Если она дома и с ней все в порядке, а волнения вызваны неисправностью телефонных аппаратов, Зоя простит ему проникновение в ее дом через гараж, и они вместе потом посмеются.
Наклонившись, Денис попробовал приподнять дверь. Получилось. Дверь подалась легко, как будто бы только и ждала, чтобы кто-нибудь ее открыл. Он оглянулся по сторонам, проверяя, нет ли поблизости свидетелей, которые могут вызвать полицию, убедился, как мог, в отсутствии таковых и полной пустынности улицы и проворно скользнул в полумрак гаража.
«Лексус» был на месте. В салоне тускло горели боковые лампочки, как это бывает, когда дверцы неплотно прикрыты. Так оно и было. Денис распахнул дверцу пошире, заглянул в салон. Тут явно кто-то что-то искал: содержимое «бардачка», в котором у Заиньки можно было найти все, от сигарет, духов, пудры, жевательной резинки и калькулятора до тампонов, прокладок, запасных колготок и презервативов, было вывернуто на пол и на сиденье… Ничего не трогая, Денис оглядел салон.
Может, Заинька сама что-то искала?
Денис попытался себя успокоить, приглушить нахлынувшую тревогу, прекрасно понимая, что Заинька никогда бы не позволила себе оставить в машине такой кавардак. Он отключил звук мобильного телефона, чтобы неожиданный звонок не раздался в самое неподходящее время. Стараясь не шуметь, стал осторожно подниматься по бетонной лестнице, ведущей из гаража в холл.
Запрокинутое застывшее лицо Заиньки, сведенное гримасой боли, он увидел, едва поднялся на последнюю ступеньку лестницы и шагнул в короткий коридор, ведущий в холл. Денис прислонился к стене, не в силах сдвинуться с места от накатившей вдруг слабости. Ему доводилось видеть мертвыми мужчин и женщин, но среди них не было его знакомых. Никогда еще те, кого он любил, не смотрели на него мертвыми остекленевшими глазами.
Он несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул, тщетно стараясь утихомирить готовое выскочить из груди сердце. Прислушался в надежде уловить хоть какой-нибудь звук, который мог раздаться в любой части большого дома, но ничего не услышал. Тишина была абсолютной и осязаемо плотной, даже с улицы не доносилось ни звука. «Как в могиле», — подумал он. Кое-как справившись с волнением, Денис заставил себя подойти к девушке и прикоснуться пальцем к ее шее в том месте, где когда-то под тонкой кожей пульсировала голубоватая жилка. В давние времена, когда они были любовниками, он любил целовать ее именно сюда. Прикоснулся, чтобы убедиться в том, что глаза его не обманывают. Прикосновение было мгновенным, но обжигающе холодным. Вероятно, Заинька была мертва уже давно, по крайней мере несколько часов.
Сглотнув комок в горле, Гребски пересилил себя, перешагнул через тело подруги, потому что обойти ее не было никакой возможности, достал сигарету и только после этого огляделся, стараясь в то же время не смотреть на тело.
В огромном холле все было перевернуто, сдвинуто с места и разбросано. Как будто стая обезьян играла здесь в пятнашки, задевая и переворачивая мебель. Или кто-то ловил и боролся с убегающей, а когда убежать не удалось, изо всех сил сопротивляющейся Заинькой…
То, что она сопротивлялась, было понятно по синякам на ее руках, по разорванной футболке, длинной и широкой, в которой Зоя всегда ходила дома, надевая ее на голое тело.
Денис заставил себя посмотреть на Заиньку.
Ее долго мучили. Он насчитал около двадцати ножевых ран, не очень глубоких, но болезненных и кровоточащих. Красивые, с аккуратным педикюром пальчики ног были синими и распухшими. Вероятно, их стягивали проволокой, а это очень и очень больно. Тонкая нержавеющая проволока обнаружилась неподалеку, ненужная мучителям, которые, добившись или не добившись своего, изнасиловали Заиньку и, изгаляясь, всадили внутрь ее лона бутылку из-под шампанского, взятую тут же в баре…
Добили Заиньку ударом ножа в сердце. Нож валялся рядом. Обычный кухонный нож, взятый, скорее всего, тут же на кухне. На телевизоре, который был включен, но не издавал ни звука, лежал еще один нож, поменьше, но тоже с бурыми пятнами на лезвии.
Денис смотрел на лицо Зои, на искусанные в кровь губы, на все ее растерзанное и измученное тело, которое он когда-то ласкал. Он затягивался сигаретой, не замечая, что уже горит фильтр, и чувствовал, как внутри него поднимается черная волна ярости. Он прикрыл глаза, сжал руками виски.
— Спокойно, парень, — тихо проговорил Гребски, когда смог говорить и прошла кислая немота во рту. — Спокойно… Ты уже ничем ей не поможешь…
Он посмотрел в окно, за которым покачивались на ветру лохматые ветки дерева, название которого он все собирался спросить у Заиньки, но так и не спросил, прикурил еще одну сигарету.
— Она просила тебя о помощи, а ты опоздал… — проговорил он, укоряя сам себя. — Но этих ублюдков ты достать должен. Должен и сделаешь это! Иначе будешь полным мудаком и не сможешь посмотреть в глаза ни одной женщине.
Глава 6
Казаренко выжидательно посмотрел на вошедшего помощника, пробурчал, недовольный его опозданием:
— Нарыли что-нибудь?
Черник переложил тонкую папку из руки в руку, приоткрыл.
— Друзья поделились материалами, — негромко сказал он.
— Что там?
— Денис Гребски, тридцать девять лет, русский, журналист и писатель, — начал докладывать Черник, не глядя в бумаги. — До принятия американского гражданства — Денис Гребенщиков. В Штаты приехал из Москвы…
— Каким образом? — перебил его Казаренко.
— Как еврейский беженец, с женой и дочерью.
— Еврей? — Петр Сергеевич приподнял брови.
Помощник покачал головой:
— Нет, русский… Жена — в девичестве Нелли Абрамович…
— Понятно! — привычно подергивая мочку уха, кивнул Казаренко.
— Почти сразу после приезда жена ушла от него к университетскому профессору из Беркли.
— Почему?
Черник пожал плечами, позволил себе легкую улыбку: