Если они и продолжали разговаривать, я об этом не знаю: усталость победила мое любопытство, и я уснул.
6. Рабство в Наруке
Следующие два дня я провел рабом на вилле лорда Чама.
Со мной не обращались плохо, но и не баловали. Рабы — ценное имущество в Яркой Империи, потому что их труд содержит торговую аристократию Перуштара. Мои изрезанные ноги зажили с чудесной быстротой, благодаря замечательным свойствам мази, которой Канелон смазал порезы и ушибы.
У разговорчивого доверенного домашнего раба Канелона я многое узнал за время своего вынужденного бездействия, вызванного ранами. Старик родился рабом и другой жизни не знал: для него рабство было естественным состоянием, и он совсем не хотел свободы. Читателю это может показаться невероятным. Мне вначале тоже. Либо старик совершенно деградировал из-за своего рабского состояния, либо он исключительно коварен и хитер. Я много разговаривал с ним и, к своему изумлению, обнаружил что неверно и то и другое.
Когда я спросил его, почему он не хочет свободы, он ответил, что в таком случае у него не будет крыши над головой и никто не будет о нем заботиться и кормить его. Как раб, он часть имущества знатного семейства Искелион, и дом Искелиона кормил его, одевал, давал место для сна. А если бы он был свободным человеком, никто не побеспокоился бы, жив он или мертв, никто не пожалел бы, если бы он умер от голода и холода однажды ночью на улице — а именно такой была бы его судьба, если бы он проявил глупость и принял сомнительный дар свободы.
Я узнал у болтливого старика, что Перуштар — олигархически устроенное общество. Тридцать или сорок торговых князей сосредоточили в своих руках почти все богатство Яркой Империи. Мой владелец Чам — младший, третий, племянник в чрезвычайно богатой и могущественной семье Искелион, чье состояние основано на океанской торговле, импорте и экспорте и выращивании рабов. Если читателю кажется маловероятным, чтобы олигархия существовала в форме империи, могу сказать, что мне тоже было странно это слышать. Расспросив старого Канелона, я узнал, что большие торговые дома давно объединились в городских центрах для взаимозащиты. Восемь-десять самых богатых семейств господствуют в каждом перуштарском городе. Например, здесь, в Наруке, власть принадлежит семействам Искелион, Ашламун, Чемед, Илдт и Сарпелио, а три или четыре менее значительных дома ссорятся за первенство в своим второстепенном статусе.
Очевидно, такой город, как Нарук, давно страдал бы от гражданской войны, если бы не была выработана компромиссная правительственная система. Эта система кажется восхитительно простой. Каждый из перуштарских городов управляется наследственным принцем, называемым серааном. Хотя на первый взгляд, сераану принадлежит вся административная власть, на самом деле он фактически безвластен, потому что сераану не разрешается накапливать богатство, а в Яркой Империи богатство — единственное мерило власти. Сераан Нарука владеет рубиновой печатью; только с ее оттиском любое решение принимает силу закона; однако сам сераан никаких решений или законов не принимает. Все законы и распоряжения, которые он подписывает, исходят из чего-то вроде парламента или суда, в котором представлены все богатые торговые семейства города; влияние в парламенте каждого его члена прямо зависит от богатства семейства, которую представляет этот судья. Должен признать, что был одновременно поражен и заинтересован тем, что такая открыто олигархическая система может функционировать. Похоже на сорвавшийся с узды капитализм девятнадцатого века. Но система работает, и по правде говоря при таком олигархическом управлении Яркая Империя Перуштар процветает. Города — я могу судить обо всей империи по тому, что наблюдал в Наруке, — чистые, красивые, великолепно украшенные произведениями монументального искусства. Нет гниющих трущоб и нищих, потому что нет бедности. Те, у кого нет богатства, принадлежат богатым или пользуются их покровительством, как, например, ремесленники. И в цивилизации, которая посвятила себя исключительно накоплению богатства, существовала поразительно разнообразная культура. Множество театров, стадионов, литературных салонов. Поэты, драматурги, волшебники, актеры, скульпторы и художники всех типов придавали культурной и эстетической жизни империи необыкновенную яркость. Вначале меня удивило явное противоречие: торговая цивилизация, обладающая богатой культурой.
Постепенно я понял, что богатые торговцы составляют верхний класс и являются единственной подлинной аристократией империи. А аристократия стремится к роскоши, и у нее есть и время и возможности способствовать развитию искусства.
Как только раны мои залечились, мне приказали вымыться, тщательно причесали и привели вместе с большим количеством других рабов, мужчин и женщин, всех возрастов и состояний, в большую комнату.
Вдоль стен комнаты, на помосте, стояли скамьи, на них сидели развалясь богато одетые мужчины и женщины. Похоже одновременно на аукцион рабов и на допрос, в котором оценивались качества и достоинства каждого вновь приобретенного раба. Скоро я понял, что происходит и то и другое сразу.
По очереди каждого раба ставили перед оценщиками: в эту группу входили врач, определявший состояние здоровья раба, и допрашивающие, которые задавали точные целенаправленные вопросы об опыте, обучении и способностях каждого раба. Потом эти данные толстый потный аукционер зачитывал собравшимся покупателям, и те обсуждали между собой, к чему лучше всего приспособить того или иного раба. Предлагались различные суммы, время от времени вспыхивали споры, но в целом все оказалось очень скучным и утомительным. Должен признать, что голова моя полна была предубеждениями, полученными при просмотре сцен исторических фильмов покойного Сесиля Б. Де Милля. Мистер Де Милль, по-видимому, больше внимания уделял подлинности фехтовальных поединков, потому что в подобных сценах его фильмов грубые надсмотрщики бьют хлыстами прекрасных девушек на глазах у толпы хохочущих извращенцев, а беспомощные рабы корчатся под бичами нуждающихся в бритье стражников. Сцена, в которой я сам принимал участие, ничего общего не имела с такими кинематографическими версиями. С рабами обращались бесцеремонно, но беспристрастно, как со скотом; я не заметил ни грубости, ни непристойностей. Что касается аудитории, то это были бизнесмены, занятые практическими интересами, а не гогочущие извращенцы, собравшиеся ради секса и пыток. Все одеты сверхбогато, потому что в Наруке принято выставлять богатство напоказ: одежда из великолепного шелка, многоцветная, с преобладанием персикового цвета, красного, зеленого и пурпурного цветов. Одежда украшена золотой обшивкой, кисточками, дорогими поясами и нагрудными украшениями, свисающими лентами, редкими мехами и тому подобным.
И мужчины и женщины носили поразительное количество ювелирных украшений, кольца сверкали на каждом пальце, не говоря уже о серьгах, ожерельях, брошах, булавках, браслетах, горжетках, наколенниках, тиарах и предметах, которые я не смог бы назвать. Некоторые украшения поистине великолепны: одна из женщин, властная матрона лет пятидесяти, повернулась, чтобы осмотреть рабов в моей группе, и я сдержал изумленный возглас, увидев свисавшую с ее лба жемчужину. Размером с детский кулак, богатого пурпурного цвета с алым пламенем в центре — такую жемчужину танаторцы называют короме, и я не могу привести для нее земного эквивалента. Эти жемчужины необыкновенно редки. Найдено всего десятка два, и жемчужина такого размера должна стоить сказочно дорого. Можно купить целое королевство за украшение, свисающее с безволосого лба этой женщины.
Наконец настала моя очередь. Вопросы задавались резкие и точные. Пока врач рассматривал мои зубы, стучал по груди, щупал бицепсы и икры, проверял состояние заживших порезов, меня спрашивали о возрасте, происхождении и профессии. Они, конечно, никогда не слышали о Соединенных Штатах Америки, но старательно записали название, передав его танаторскими буквами. Меня не спрашивали, почему я находился на борту «Джалатадара», по-видимому, решив, что я либо наемник, записавшийся в воздушный флот Занадара, либо раб, служивший на фрегате небесных пиратов. В свою очередь, я не торопился рассказывать о себе. Мне казалось неразумным раскрывать свою связь с Шондакором, пока я не смогу лучше оценить здешнюю политическую ситуацию. В данный момент я решил, что мне лучше сойти за не имеющего особого значения раба. И когда меня спросили об имени, я ответил, что меня зовут Дарджан — простая перестановка слогов моего танаторского имени. Я решил скрывать свое подлинное имя, пока не разберусь с положением в Наруке. Вполне возможно, что перушты знают о человеке по имени Джандар, который способствовал освобождению Шондакора от ярма Черного Легиона. Но о Дарджане они не могут знать, у него нет прошлого, я его только что изобрел.