Это был самый страшный день в ее жизни.
Рени падала от усталости, у нее болели все кости, но, несмотря на это, она не могла уснуть. Стояла тихая ночь, а ей по-прежнему слышался лязг оружия и крики раненых мужчин. Голова Рени покоилась на груди !Ксаббу, их голые ноги прикрывал плащ, она была уверена, что не переживет еще один такой безумный день.
Рени также знала, что с восходом солнца все начнется сначала.
В самый разгар чудовищного дня, когда солнце стояло так высоко, словно битва происходила на другой, незнакомой планете на краю солнечной системы, наступил момент, когда само время, казалось, устало, и секунды тянулись бесконечно. Она вдруг поняла, что такое война.
Эта мысль пришла как озарение, она вдруг увидела морс хаоса, где копья, напряженные мускулистые руки и орущие лица появлялись и исчезали так быстро, что казались сплошной турбулентной массой.
Патриотизм, верность, долг — эти слова служат одной цели. Люди готовы сражаться за друзей, за семью, но зачем нормальному человеку убивать чужих людей ради других чужих людей? Людям нужен порядок. Бессмысленно убивать или быть убитым — неоправданно и вредно. Когда тебя захватывает хаос, нужно во что-то верить, пусть даже эфемерное. Рени вдруг поняла, что ближайших к тебе людей следует приукрасить волшебной пылью слов «любовь к родине» и «долг», убедить себя, что они как-то связаны с тобой, а ты с ними. Иначе просто сойдешь с ума.
Как ни дико было убивать ради чужих или умереть за них, самым тяжелым для Рени оказалось другое: смотреть, как ее виртуальные троянские товарищи падают рядом и взывают о помощи, а она не должна обращать на них внимания. Она повторяла и повторяла про себя, что они не реальные люди, но каждая клеточка в ней не соглашалась с этим.
«Если я остановлюсь помочь кому-то из них, я рискую своей жизнью — и жизнью своих реальных товарищей, а также своего брата и других потерянных детей. Невозможно сказать, что важнее».
Бот один такой жуткий момент — умирающий лисианец с торчащим из спины копьем, спотыкаясь, пошел на нее. Молодой солдат, который всего минуту назад предложил ей воды, направлялся мимо дерущихся воинов прямо к ней, словно не видел никого другого, убившее его копье торчало между ребер, задняя часть орудия волочилась по земле, как хвост. Силы стали покидать его, он протянул к ней руки, пытаясь зацепиться за что-нибудь, как утопающий пловец, тонущий в своей крови. Рени отшатнулась, опасаясь, что он ухватится за нее, лишит возможности двигаться. Взгляд его быстро стекленеющих глаз прожег ее насквозь, вряд ли она сумеет когда-нибудь забыть его.
«Неужели так будет? — подумала она, содрогаясь от ужаса, — Неужели это наше будущее? Мы создадим миры, где все возможно, где можно посмотреть, как настоящих, дышащих, потеющих людей убивают, или убить их самим, а потом спокойно сесть за обеденный стол, будто ничего не произошло?»
Что за будущее создает человечество? Как может человеческий мозг, орган, которому миллионы лет, справляться с этими дикими фантастическими головоломками?
День медленно близился к вечеру.
Бросок вперед под напором тех, кто сзади. Увернуться, присесть, отойти назад, щит должен постоянно находиться над головой, прикрывая от града стрел. Внимательно наблюдать за !Ксаббу и Т-четыре-Б, не забывая, что они — единственные реальные люди в этой пустыне вооруженных призраков. Присесть, увернуться.
Стрелы летели в нес из-под вражеских щитов, как змеи, спрятавшиеся под камнем. Без предупреждения целые фрагменты битвы вдруг переместились, основное сражение теперь происходило у Рени за спиной, и снова она и ее товарищи, несмотря на все предосторожности, оказались в центре кровопролития.
Все сначала. Увернуться, и присесть. Снова отходить назад.
А вокруг только смерть. Смерть не была легкой — она не была бледнолицей спасительницей от боли, не была она и опытным жнецом с острой косой, забрызганной кровью. Смерть в троянской долине была диким рычащим зверем, рвущим людей когтями, сминающим их. Она была сразу везде, даже самые хорошо вооруженные люди оказывались перед ней чрезвычайно хрупкими. В мгновение ока мощный воин превращался в кровавую, захлебывающуюся криком мягкую бесформенную плоть.
Рени приподнялась, дрожа.
— !Ксаббу? — Она сама себя не слышала. — Ты… ты не спишь?
Он заворочался рядам.
— Не сплю. Я не могу заснуть.
— Это было просто чудовищно! — Она закрыла лицо руками, как испуганный ребенок, который надеется, что, когда уберет руки, все вокруг изменится: исчезнут слишком яркие звезды на небе, их бледный свет, костры в лагере. — Господи, я хочу надеяться, что этот посттравматический шок не станет преследовать меня несколько лет. — Ее невеселый смех чуть не перешел в истерику, — Я постоянно твержу себе, что это не на самом деле… но ведь может оказаться и на самом деле. Люди в самом деле творили страшное друг с другом. Люди действительно творят страшные вещи…
Он взял ее за руку:
— Хотел бы я знать, что на это ответить. Все происшедшее так ужасно.
Она покачала головой.
— Не знаю, как я пройду через это еще раз. Боже, скоро опять рассветет. — Вдруг она вспомнила: — А где Т-четыре-Б?
— Он спит. — !Ксаббу показал на свернувшуюся калачиком фигуру в парс метров от костра. Рени почувствовала облегчение и снова повернулась к своему другу. На удивление быстро она привыкла к новому обличью !Ксаббу, он прекрасно обжил новый сим. Худое юное лицо, такое чужое еще вчера, сегодня действовало успокаивающе, достаточно было одного взгляда на него.
— Спит. Он все правильно понял. Господи, может, все эти игры в войну зачем-то нужны? Может, они закаляют нас?
— Он испытывал ужас и скорбь, как и мы. — !Ксаббу сжал ее руку. — После хорошего сна он будет внимательнее завтра. Мы должны защищать друг друга, как делали это сегодня.
— Нам везло. Нам страшно везло. — Ей не хотелось вспоминать ту колесницу, что чуть не вдавила !Ксаббу в землю, или то копье, что просвистело у самого ее плеча, едва не задев лицо. Она с ужасом вспомнила, что могла потерять вчера друга. Ей до боли захотелось обнять его, как бы закрывшись воображаемым щитом, чтобы хоть на время защититься от того, что было, и того, что будет.
— Что… что там летит? — Т-четыре-Б сел, в темноте силуэт расплывался, а растрепанные, падающие на лицо волосы, напоминающие траурную вуаль, делали его вид еще необычнее, — Уже начинается?
— Нет еще. — Рени попыталась улыбнуться, но у нес ничего не получилось. — Пока нет. У нас есть еще несколько часов.
Т-четыре-Б отбросил волосы с лица. После той битвы в Башне Плачущего Барона его лицо приобрело суровость, которая уже никогда с той поры не смягчалась.
— Послушайте, почему бы нам не бросить все и не удрать? Просто… убраться отсюда. — Он изобразил улыбку, взглянув на которую Рени обрадовалась, что не смогла улыбнуться сама. — Да-да, — продолжал он, — смешно, наверное, парень в костюме Монстройда хочет сбежать. Но мне… мне плевать, ясно? Никогда не поверил бы, что так может быть. Никогда…
Рени очень хотелось утешить его — Хавьер излучал страх и отчаяние, — но Т-четыре-Б отстранился, когда Рени попыталась коснуться его руки.
— Нам всем страшно, и мы все стараемся не погибнуть, — сказала она. — Я не стану останавливать тебя, делай, как считаешь нужным, Хавьер, — это не армия. Ты не подписывал обязательств. Но мне думается, что мы здесь не случайно, и я не могу убежать, пока есть шанс выполнить нашу миссию.
«Боже праведный, — подумала она про себя. — Я говорю как армейский капеллан».
Т-четыре-Б замолчал. Где-то заухала сова, звук был настолько обыденным, что, только когда Т-четыре-Б снова заговорил, Рени поняла, что уже много часов они не слышат других звуков, кроме собственных голосов. Трое друзей находились на дальнем конце троянского лагеря. Рени была уверена, что все троянские солдаты испытывают ужас и страдания, не говоря уже о греках, но ближайший костер был на расстоянии броска от них, слишком далеко, чтобы услышать голоса. Они были совсем одни под сияющими звездами.