Вот Иван хватился за глаз… Теперь пора.
— А ну решительная! А-ну порека! — Тимошка пошел прямо на Ивана.
Досадно прозеванный кулак залепил Ивану в глаз. Моргал-моргал, течет слеза, да и на! А тут еще употел — рукавица на руке распарилась, как тряпка.
Ей ударишь, а она чмок и не больно… незадача.
Перед расстроенным Иваном вырос Тимошка. Один пионер, другой — ярый пионерский противник, сын бондаря.
— Ана-на, смотри, смотри, сразились! — Привстали мужики, и дед Проня в волнении вынул коптилку изо рта.
Свалка затихла; в самой середке бились Иван и Тимошка, один на один.
— Так-так, так-та-так. — Колотились удары, как вальки на речке в отчаянную стирку.
— Ого не сдает, так его Иван!
— Нет он бондарь знает… во-во попал. — Ваньку брало зло, и не покачнулся ни разу бондарь от его ударов, а у него заныло под ложечкой.
— Шлеп-шлеп, тюх, — начали по мордам.
Вдруг Ванька сел и закрылся рукой…
— Ой-ой-ой, берем, наша взяла! — заголосили поречные и с шумом погнали растерявшуюся зареку…
Ванька снегом остановил кровь из носа, в голове шумело, ноги подгибались, забушевала еще хлеще обида в его груди, и, пренебрегая правилами стенки, он неожиданно вскочил и ударил сбоку бондаря прямо в глаз…
Тимошка взвыл, ухватил его за грудку, и оба повалились на дорогу отчаянно колотя друг друга.
— Лежачего не бьют… лежачего не бьют, ой лежачего! — голосил кто-то.
Драка началась отчаянная.
От села бежали матери и старшие сестры растаскивать озверевших ребят.
Ванька три дня не выходил в люди, с печки да на полати, срамотно, вся рожа, как пивной котел разбухла.
Говорят, и Тимошку что-то не видать. На горе ребят мало, слышен лишь отчаянный визг девчат.
Сегодня и Дуняшка пришла поцарапанная и всхлипывала всю ночь.
— Окончательно гонят? — спросил Иван.
— И не подпускают.
— Мм…
Обыкновенно после драк, обождав денька три, начинали кататься тем же порядком, как ни в чем не бывало. А теперь ишь ты — не подпускают.
Наутро убрав скотину, после завтрака Ванька пошел на гору сам. Кучка поречных ребят встретила его на полдороге и издалека кричала:
— Обходи дальше!
— Это почему?
— Не подходи близь… тебе сказано…
— Я не кататься…
— Все равно, проваливай.
— Я только гору осмотреть… может там другую можно выгадать…
— Без никаких поворот! — Ребята стали насыкать кулаки. В сердцах повернул Иван домой и не сказал больше ни слова. По дороге встретил поречного мужика — дядю Карпа, отцова знакомца.
— Ну, что Иван отживел, а? Кулакастый он бондарь-то, не сдержала, брат, твоя пионерская сила… — подсмеялся дядя Карп.
Затосковал Иван еще пуще от этих слов, считал он себя настоящим крепким пионером, а тут поддался кулаку.
Бродил Иван в раздумье тенью, и сестренка Дунька боялась к нему подойти.
Вечерами веселый гомон стоял на горе, катались поречные, раскатывались как назло до самой ночи и от веселья ихнего обиженным заречным не спалось.
Не спалось ребятам заречным, но больше всего не спалось Ивану.
— Ну, постойте, постойте… — повторял он, ворочаясь с боку на бок.
…В самую глубокую ночь бежали над селом растрепанные дикие облака, холодный ветер гнал поземку, отчего казалось, выползают из леска, из овражков, перебегают от куста к кусту, шныряют между сараями и по селу чьи-то жуткие тени и повизгивают и подвывают волчьими голосами. Пробирался в эту ночку Иван к горе Крутой. Застывало его сердце от страха, и только обида большая поддерживала в нем теплоту и двигала к задуманному делу.
Вот и мостик, вот плетень, вот и гора чернеет утоптанным снегом и космы поземки треплются снизу и затягивают ее полосками диковинной пряжи. Сжимая в руках лопату, спустился Ванька вниз, и, не оглядываясь на жуткие заваленные сугробами поля и овражки, в которых что-то подвывает и повизгивает, стал он копать под самым скатом подкоп.
Копает Ванька, спешит, а что-то так и тянет взглянуть туда, где поля и овраги, и косит он глазом и видит там мигающие огоньки волчьих глаз… перебегают, перебегают ближе…
Холодеет Ванькино сердце. Стиснув зубы, прорывает он подкоп. Вот яма стала ему с головкой и скоро зарылся он, как крот, в длинную пещеру. В пещере стало ничего, не так жутко, но когда вылезал Ванька раскидать навороченный снег, душа его уходила в пятки, и он прощался с жизнью.
Волчьи тени в бегущих волнах поземки так и ныряли кругом. Кончил все-таки Ванька пещеру, вылез, ухватил в обнимку лопату и бросился, не сдерживая страха, со всех ног домой, обгоняя поземку, обгоняя ветер…